Ольга Токарчук
Веди свой плуг над костями мертвых
Веди свой плуг над костями мертвых
(с использованием перевода на украинский Божены Антоняк)
Главы 1-2.
Главы 3-4.
Главы 5-6.
Главы 7-8.
Глава 9. Великое в малом.
9. Великое в малом.
Жаворонок, раненый в крыло.
Даже Херувим молчит,
Потому что - зло.
Даже Херувим молчит,
Потому что - зло.
Весна начинается в мае, а сообщает об этом, сам того не ведая, Стоматолог, который выносит перед дом старую бормашину и такое же допотопное стоматологическое кресло. Обмахивает несколько раз тряпкой, вытирая с него пыль, освобождает от паутины и сена - оба орудия зимовали в сарае, их вытаскивали разве что время от времени, если возникала крайняя необходимость. Зимой Стоматолог в основном не работает; зимой здесь ничего не сделаешь, люди теряют интерес к собственному здоровью, кроме того, зимой темно, а он плохо видит. Ему нужно яркое солнце, майское, июньское, которое светило бы прямо во рты его пациентам, лесорубам и усатым мужчинам, которые целыми днями простаивают на мостике в селе, и поэтому о них говорят, что они работают в «Мостостое».
Когда уже высохла апрельская грязь, я все смелее обходила окрестности, привычно осматривая свои владения. В это время я охотно посещала Ахтозию, маленький поселок у самой каменоломни, где жил Стоматолог. Как и каждый год, наткнулась на удивительную картину - на ярко-зеленой траве, под голубым платом неба, стояло белое стоматологическое кресло, а на нем полулежал кто-то с открытым к Солнцу ртом. Над пациентом склонялся Стоматолог с бором в руке. Его нога выполняла едва заметное издалека монотонное движение, ритмично нажимая на педаль бормашины. И еще в нескольких метрах стояло двое или трое мужчин, которые сосредоточенно, молча наблюдали за этим действом, потягивая пиво.
Основным ремеслом Стоматолога было удаление больных зубов. Иногда, значительно реже - лечение. Он также занимался изготовлением протезов. Когда я еще не подозревала о его существовании, то долго не могла понять, что за люди живут в этой местности. У многих из них были характерные зубы, словно все они были родственниками и имели один и тот же ген или одинаковое расположение планет в гороскопе. Особенно пожилые: их зубы были продолговатые, узкие, с синеватым оттенком. Странные зубы. У меня возникло и альтернативное предположение, поскольку я слышала, что глубоко под Плоскогорьем находятся залежи урана, которые, как известно, влияют на появление различных аномалий. Теперь я уже знала, что это просто были протезы Стоматолога, его опознавательный знак, его марка. Как и любой художник, он был неповторим.
Как по мне, он должен был стать изюминкой для туристов, посещающих Клодзкую котловину, если бы его деятельность была легальной. К сожалению, Стоматолога давно лишили права выполнять свою работу из-за злоупотребления алкоголем. Странно, почему людей не лишают прав выполнять их обязанности из-за плохого зрения. Это может быть гораздо опаснее для пациента. А Стоматолог носил толстые очки, в которых одно стекло было склеено скотчем.
В тот день он сверлил зуб какому-то мужчине. Трудно было разглядеть черты лица, искаженного болью и слегка отупевшего от водки, которой Стоматолог обезболивал своих пациентов. Пронзительный звук бормашины ввинчивался в мозг и вызвал самые ужасные воспоминания из детства.
- Как жизнь? - поздоровалась я.
- Может быть, - сказал он с широкой улыбкой, которая напоминала о существовании древней поговорки: «Врачу, исцелися сам». - Давно я вас не видел. В последний раз, кажется, тогда, когда вы здесь искали своих ...
- Да, да, - перебила я его. - Зимой трудно ходить так далеко. Пока выберешься из сугробов, уже темно.
Он вернулся к своему пациенту, а я присоединилась к группе зевак, которые задумчиво наблюдали за работой бормашины в человеческом рту.
- А вы видели белых лис? - спросил меня один из мужчин. У него было красивое лицо. Если бы его жизнь была иной, он, видимо, стал бы киноактером. Однако сейчас его красота потускнела, скрытая под морщинами и бороздами.
- Говорят, Нутряк выпустил их, прежде чем убежал, - добавил другой.
- Может, его мучила совесть, - сказала я. - Может, его те Лисы загрызли.
Стоматолог с интересом посмотрел на меня. Покачал головой и опустил бор в зуб. Бедный пациент подпрыгнул на стуле.
- Неужели нельзя запломбировать зуб без этого сверления? - спросила я.
Однако казалось, судьбой больного никто особенно не интересовался.
- Сначала Большая Ступня, затем Комендант, а теперь Нутряк..., - вздохнул Красивый Мужчина. - Да и из дома страшно выйти. Как стемнеет, я все на улице поручаю делать жене.
- А вы, ничего себе, умница, - бросила я, а потом медленно сказала: «Это им Животные мстят за то, что они охотились».
- Где там... Большая Ступня НЕ охотился, - усомнился Красавчик.
- Зато браконьерствовал, - не согласился кто-то. - Пани Душейко права. Кто здесь больше ловушек ставил, чем он?
Стоматолог растер на блюдечке немного белой массы и лопаточкой вкладывал ее в рассверленный зуб.
- Да, это может быть, - бормотал он себе под нос. - Оно действительно возможно, должна же быть какая-то справедливость. Да, да. Животные.
Пациент жалобно застонал.
- А вы верите в божье провидение? - вдруг спросил меня Стоматолог, застыв над пациентом, в его тоне слышался некий намек.
Мужчины захихикали, будто услышали какую-то ерунду. Я задумалась.
- Потому что я верю, - заявил он, не дожидаясь ответа. Дружески хлопнул пациента по спине, и тот радостно вскочил. - Следующий, - сказал Стоматолог. Из кучки зевак вышел один и неуверенно сел в кресло.
- Что такое? - спросил у него Врач.
Тот вместо ответа открыл рот, и Стоматолог заглянул туда. И сразу отпрянул, бормотнув: «Мать твою», - что очевидно было самой меткой оценкой состояния ротовой полости пациента. Какое-то мгновение он пальцами проверял, не шатается ли какой зуб, а потом пошел за бутылкой водки.
- Держи, выпей. Рвем.
Мужчина что-то невнятно пробормотал, полностью подавленный неожиданным приговором. Взял из рук Стоматолога почти доверху наполненный стакан водки и выпил его залпом. Я была уверена, что после такого наркоза ему больно не будет.
В ожидании действия алкоголя мужчины резво начали рассказывать о каменоломне, мол, ее вскоре снова откроют. Она стане поглощать Плоскогорье год за годом, пока совсем его не проглотит. Придется отсюда переселиться. Если ее действительно откроют, Стоматолога выселят первого.
- Нет, не верю я в божье провидение, - сказала я. - Организуйте комитет сопротивления, - посоветовала я им. - Устройте демонстрацию.
- Апре на делиж, [6] - сказал Стоматолог и запихнул пальцы в рот полубессознательному пациенту. И легко, без усилий вытащил оттуда почерневший зуб. Послышался разве что легкий хруст. Меня затошнило.
- Они должны отомстить за это все, - сказал Стоматолог. - Животные должны разнести это все в пиздец.
- Именно так. Разъебошить все в пень, - подхватила я, и мужчины посмотрели на меня с удивлением и уважением.
Я возвращалась кружной дорогой, было уже хорошо за полдень. Тогда на опушке я увидела двух белых Лис. Животные шли медленно, одно за другим. Их белизна на фоне зеленого луга казалась неземной. Они выглядели, словно дипломатические работники Животного Королевства, которые прибыли сюда выяснить, как идут дела.
В начале мая расцвел желтый осот. В хорошие годы он зацветал уже на Пасху, когда в свои дома, впервые после зимы, приезжали владельцы. В худшие лета покрывал луга желтыми точками только на День победы. Сколько раз мы с Дизем наблюдали это чудо из чудес.
К сожалению, для Дизя это означало начало тяжелых времен; спустя две недели после этого его начинала мучить аллергия на все - глаза слезились, он задыхался. В городе еще можно было как-то это выдержать, но когда он каждую пятницу приезжал ко мне, я была вынуждена плотно закрывать все окна и двери, чтобы невидимые аллергены не проникли в Дизев нос. Во время цветения трав, в июне, наши занятия переводом приходилось переносить в его дом.
После такой долгой и изнурительной, бесплодной зимы Солнце плохо влияло и на меня. Я не могла утром спать, просыпалась на рассвете и постоянно чувствовала беспокойство. Всю зиму приходилось защищаться от ветра, который дул на Плоскогорье, поэтому сейчас я открывала настежь окна и двери, чтобы он мог ворваться внутрь и разогнать затхлость, беспокойство и любые Болезни.
Все начинало бурлить, под травой, под слоем земли, ощущалась какая-то лихорадочная вибрация, как будто вот-вот лопнут огромные, набухшие от усилий подземные нервы. Мне трудно было отделаться от впечатления, что за всем этим кроется чья-то мощная бездумная воля, отвратительная, как и сила, которая заставляла Лягушек подниматься друг на друга и, не останавливаясь, спариваться в Матогином ставке.
Стоило Солнцу приблизиться к горизонту, как появлялась семья Летучих мышей. Они порхали бесшумно, мягко, их полет всегда казался мне каким-то влажным. Однажды вечером, когда они поочередно облетали каждый дом, я насчитала их двенадцать. Мне хотелось бы знать, как Летучая мышь видит мир; хоть раз оказаться в ее теле над Плоскогорьем. Как мы здесь все выглядим в ее ощущениях? Словно тени? Как будто снопы колебаний, источники шума?
К вечеру я садилась перед домом и ждала, пока они появятся, по одному прилетят от дома профессора и его жены, посещая всех по очереди. Я легонько махала им рукой, здороваясь. Собственно говоря, у меня с ними много общего - я тоже видела мир по-другому, вверх тормашками. Тоже предпочитала сумерки. Не могла жить под Солнцем.
Моя кожа плохо реагировала на жестокие, резкие лучи, которые еще не смягчал ни один листок или легкое облачко. Я краснела, возникало раздражение. Как и каждый год, в первые летние дни у меня появлялись маленькие, зудящие пузырьки. Я лечили их кислым молоком и мазью от ожогов, которую дал мне Дизь. Надо было отыскать в шкафу прошлогодние шляпы с широкими полями и завязками, чтобы ветер не срывал их из головы.
Какой среды, возвращаясь в таком шляпе из школы, я сделала крюк, чтобы ... - сама не знаю, зачем. Существуют такие места, которые не посещают охотно, однако что-то в них как будто тянет. Возможно, там таится Ужас. А может, потому, что я, как и Благая Весть, тоже люблю ужасы.
Каким-то чудом я оказалась той среды у лисьей фермы. Ехала на Самурае домой и вдруг на распутье свернула в противоположную от обычной сторону. Вмиг закончился асфальт, и я почувствовала тот невыносимый смрад, который отпугивает в этом месте любого. Противный запах все еще оставался, хотя ферму официально закрыли две недели назад.
Самурай поступил так, как будто тоже имел нюх, и остановился. Я сидела в машине, потрясенная вонью, и видела перед собой на расстоянии сотни метров огороженную высокой сеткой застройку - бараки, которые тянулись друг за другом. Вверху на сетке была тройная колючая проволока. Ослепительно сияло Солнце. Каждый ствол отбрасывал четкую тень, каждая из них напоминала копье. Тихо было, хоть маком сей. Я напрягала слух, будто ожидая, что из-за этого забора до меня донесутся ужасающие звуки, эхо того, что творилось на ферме раньше. Но там явно никого не было, ни одной живой души - ни человека, ни животного. Летом все это зарастет лопухами и крапивой. За год или два ферма утонет среди зелени и превратится в лучшем случае в место, которым пугают детей. Я подумала, что здесь можно было бы устроить музей. Как предостережение.
Через минуту я завела машину и вернулась на шоссе.
О да, я знаю, как выглядел пропавший владелец. Вскоре после того, как я сюда перебралась, встретила его на нашем мостике. Это была странная встреча. Я еще не знала, кто он такой.
Как-то после полудня я возвращалась на Самурае из магазинов в городе. У моста через наш поток увидела джип; он заехал на обочину, будто хотел размять кости: все двери были распахнуты. Я поехала медленнее. Не люблю этих высоких, мощных авто, созданных скорее для войны, чем для прогулок на лоне природы. Их огромные колеса оставляют глубокие канавы на дорогах, уничтожают полевые тропинки. Мощные двигатели издают много шума и выбрасывают газы. Я убеждена, что у их владельцев крохотное "достоинство", поэтому размерами машин они компенсируют себе этот порок. Каждый год я протестую в администрации против гонки на таких ужасных машинах и посылаю петиции. Получаю стандартный ответ, что староста рассмотрит мое заявление в установленный законом срок, а потом все затихает. Сейчас здесь стояло одно из этих чудовищ, перед самым потоком, у долины, почти под нашими домами. Уезжая очень медленно, я пристально наблюдала за незваным гостем.
Впереди сидела молодая, красивая женщина и курила сигарету. У нее было крашенные выбеленные волосы до плеч и старательно наведенный макияж. На лице выделялись обведенные темным карандашом губы. Она загорела так сильно, что казалось, будто ее только что сняли с гриля. Женщина выставила ноги из машины, с ее голой стопы с ярко-красными ногтями съехал босоножек и упал в траву.
Я остановилась и выглянула в окно.
- Нужна какая-то помощь? - приветливо спросила я.
Она отрицательно покачала головой, а потом подняла взгляд к небу и большим пальцем ткнула куда-то за спину; и заговорщически при этом улыбнулась. Женщина показалась мне довольно приятной, хотя я и не поняла ее жеста и поэтому вышла из машины. Так как она ответила жестами, без слов, я тоже начала вести себя тихо; подошла к ней почти на цыпочках. Вопросительно подняла брови. Мне нравилась такая таинственность.
- Ничего, ничего, - тихо ответила она. - Я жду... мужа.
Мужа? Здесь? Я совершенно не поняла сцены, в которой нечаянно приняла участие. Подозрительно оглянулась, и тогда увидела его, этого мужа. Вышел из кустов. Выглядел довольно странно и смешно. Был одет в нечто вроде камуфляжа с зелеными и коричневыми пятнами. Везде из одежды торчали еловые ветви, от головы до пят. Его шлем был обтянут такой же пятнистой тканью. Лицо вымазано темной краской, на фоне которой выделялись ухоженные седые усы. Глаз я не видела, потому что их закрывало странное устройство с кучей винтиков и шарниров, похожее на аппарат, с помощью которого окулисты обследуют глаза. А на широкой груди и большом животе висели котелки, планшетки, футляры и патронташ. В руке он держал ружье с оптическим прицелом; оно напоминало мне оружие из «Звездных войн».
- Матерь Божья, - невольно прошептала я.
В течение минуты я не могла произнести ни слова, пялилась на это чучело удивленно и испуганно, пока женщина не бросила сигарету на дорогу и довольно иронично сказала:
- А вот и он.
Мужчина подошел к нам и снял с головы шлем.
Пожалуй, до сих пор я никогда не встречала человека с такой выразительной Сатурнической внешностью. Он был среднего роста, широколобый, с кустистыми бровями. Едва сутулился и немного косолапил. Мне показалось, что он привык к разврату и в жизни ценит только одно - последовательное воплощение собственных желаний, любой ценой. Именно он и был самым богатым человеком в округе.
У меня сложилось впечатление, что человек обрадовался, увидев кроме жены еще кого-то. Собой он явно гордился. Поздоровался со мной, подняв руку, однако сразу забыл о моем существовании. Опять надел шлем и эти причудливые очки и посмотрел в сторону границы.
Я сразу все поняла и почувствовала, как во мне вспыхнул гнев.
- Поехали уже, - нетерпеливо, будто к ребенку, обратилась к нему жена. Возможно, почувствовала, как вокруг меня вибрирует Гнев.
Некоторое время он делал вид, будто не слышит, однако сразу подошел к машине и снял с головы все эти принадлежности и положил ружье.
- Что вы здесь делаете? - спросила я, потому что ничего другого не пришло мне в голову.
- А вы? - бросил, не глядя в мою сторону.
Его жена надела босоножки и села за руль.
- Я здесь живу, - холодно ответила я.
- А то эти две собаки ваши... Вам уже говорили, чтобы вы держали их при себе.
- Они находятся на частной территории..., - начала было я, но он меня перебил. Белки его глаз зловеще сверкнули на измазанном лице.
- Для нас не существует частных территории, пани.
Это произошло два года назад, когда еще все казалось мне простым. Я забыла о той встрече с Нутряком. Он меня не волновал. Но потом внезапно какая-то быстрая планета пересекла невидимую точку, и произошла перемена, одна из тех, которые мы здесь, внизу, даже не осознаем. Может, только едва заметные знаки указывают нам на это космическое событие, но их мы тоже не замечаем. Кто-то наступил на ветку на тропе, в морозильнике лопнула бутылка с пивом, потому что ее забыли вовремя оттуда вынуть, с куста шиповника упали две красные ягоды. Как можно все это понять?
Очевидно, что большое содержится в малом. Никаких сомнений, вот посмотрите. Сейчас, когда я пишу, на столе выложена планетарная конфигурация, может, даже целый Космос. Термометр, монета, алюминиевая ложка и фаянсовая чашка. Ключ, мобильник, бумага и ручка. И мой седой волос, в атомах которого сохранилась память о зарождении жизни, космической Катастрофе, давшей начало миру.
(осторожно, внезапная ненормативная лексика)
Глава 10. Плоскотелка Кровоцветная.
10. Плоскотелка Кровоцветная.
Ни Бабочки, ни тли не убий,
Потому что Последний Суд уже близок.
Потому что Последний Суд уже близок.
В начале июня, когда в домах, хотя бы в выходные, кто-то был, я продолжала и дальше очень серьезно относиться к своим обязанностям. Например, я по крайней мере раз в день поднималась на холм, и оттуда в бинокль наблюдала за территорией. Сначала, конечно, присматривалась к домам. Ведь в определенном смысле это живые существа, которые сосуществуют с Человеком, образуя совершенный симбиоз. Мое сердце радовалось, потому что по ним явно было видно, что их жители вернулись. Заполнили пустые помещения суетой, теплом собственных тел, мыслями. Их небольшие руки чинили все повреждения после зимы, сушили влажные стены, мыли окна и ремонтировали бачки в туалетах. И дома выглядели так, словно проснулись от тяжелого сна, в который погружается материя, если ее не тревожить. Во двор уже вынесли пластмассовые столы и стулья, пооткрывали деревянные ставни, внутрь комнат наконец заглянуло Солнце.
В выходные из труб поднимался дым. Все чаще приезжали Профессор с женой, всегда в обществе друзей. Гуляли по дороге, никогда не заходили на границу. Ежедневно после обеда прохаживались в часовню и обратно, время от времени останавливаясь и живо дискутируя. Иногда, когда ветер дул с их стороны, до меня долетали отдельные слова: Каналетто, светотень, тенебризм.
Каждую пятницу начали приезжать и Колодяжные. Эти дружно принялись вырывать растения, до сих пор изобильно росли возле их дома, чтобы посадить другие, купленные в магазине. Трудно было понять их логику. Почему им не нравится черная бузина и они предпочли глицинию. Как-то я поднялась цыпочки, чтобы разглядеть их за высоким забором, и сказала, что глициния, скорее всего, не выдержит здешних февральских морозов, но они покачали головами, улыбнулись, и продолжали делать свое дело. Выкорчевали замечательный куст шиповника и выдрали кучу душицы. Перед домом построили из камней причудливую горку и посадили вокруг нее, по их словам, туи, ели, сосенки и кипарисы. Как по мне, настоящее безумие.
На подольше приезжала уже и Пепельная, было видно, как она медленно расхаживала пределами, прямая, как кол. Однажды я отправилась к ней с ключами и счетами. Она угостила меня травяным чаем, который я выпила из вежливости. Когда мы закончили расчеты, я решилась спросить:
- А если бы мне захотелось написать собственные воспоминания, то как это лучше сделать? - я чувствовала себя довольно смущенной.
- Надо сесть за стол и заставить себя писать. Это приходит само. Нельзя ничего исправлять. Следует записывать все, что придет в голову.
Странный совет. Я не хотела писать «все». Только то, что кажется мне хорошим и полезным. Я думала, что она что-то добавит, но Пепельная молчала. Я почувствовала разочарование.
- Я вас разочаровала? - спросила Писательница, как будто прочитав мои мысли.
- Да.
- Когда нельзя говорить, надо писать, - сказала она. - Это очень помогает, - добавила через минуту и замолчала. Ветер усилился, и теперь мы видели в окно деревья, они покачивались в такт неслышной музыки, как слушатели на концерте в амфитеатре. Где-то наверху сквозняк захлопнул дверь. Как кто-то выстрелил. Пепельная вздрогнула.
- Меня пугает этот шум, тут все вроде живое!
- Ветер всегда так гудит. Я уже привыкла.
Я спросила ее, какие книги она пишет, и услышала в ответ, что это романы ужасов. Меня это обрадовало. Надо их обязательно познакомить - Пепельную и Благую Весть, им наверняка будет о чем поговорить. Они - звенья одной цепи. Тот, кто умеет писать о таких вещах, должен быть смелым Человеком.
- А зло всегда должно быть наказано в конце? - поинтересовалась я.
- Я об этом не думаю. Не задумываюсь над наказанием. Мне просто нравится писать о страшных вещах. Может, это из-за того, что я сама трусиха. На меня это хорошо влияет.
- Что с вами случилось? - спросила я у нее, ободренная Сумерками, и указала на ортопедический воротник на ее шее.
- Дегенерация шейных позвонков, - пояснила она таким тоном, словно речь шла о какой-то испорченной бытовой техникой. - Наверное, голова у меня тяжеловата. Так мне кажется. Да, слишком тяжелая голова. Позвонки не выдерживают нагрузки и - «хрусть, хрусть» - деформируются.
Пепельная улыбнулась и подлила в мою чашку своего ужасного чая.
- А вы не чувствуете себя одинокой? - спросила она у меня.
- Иногда.
- Я вами восхищаюсь. Хотела бы я быть похожей на вас. Вы очень мужественная.
- Ой нет, я совсем не мужественная. Хорошо, что здесь есть чем заняться.
- Мне без Агаты тоже неловко. Мир вокруг такой большой, такой непонятный, - она посмотрела на меня и несколько секунд будто проверяла взглядом. - Агата - это моя жена.
Я захлопала ресницами. Никогда раньше не слышала, чтобы одна женщина о другой сказала «моя жена». Но мне это понравилось.
- Вас это удивляет, правда?
Я задумалась на минуту.
- У меня тоже могла бы быть какая-нибудь жена, - уверенно ответила я. - Лучше жить с кем-то, чем в одиночестве. Легче идти вместе, чем поодиночке.
Пепельная не ответила. Мне было трудно с ней разговаривать. Наконец я попросила одолжить мне ее книгу. Самую страшную. Она пообещала, что скажет Агате, чтобы привезла. Сгущались Сумерки, а Писательница не включала свет. Когда мы обе уже утонули в темноте, я попрощалась и вернулась домой.
* * *
Теперь, успокоившись, что дома снова находятся под опекой их владельцев, я с радостью заходила все дальше и дальше, продолжая эти вылазки называть «обходом». Я расширяла свои владения, как одинокая Волчица. С облегчением оставляла за собой дома и дорогу. Углублялась в лес и могла бродить по нему, забыв о времени. Становилось тише, лес превращался в огромную, уютную глубину, в которой можно безопасно скрыться. Он убаюкивал мои мысли. Там мне не приходилось скрывать самую досаждающую мне Болезнь - того, что я плачу. В лесу слезы могли течь, промывая глаза и улучшая зрение. Может, поэтому я видела больше, чем те, у кого глаза сухие.
Сначала я заметила отсутствие Косуль. Они исчезли. А может, это травы были такими высокими, что скрывали их рыжие ловкие спины? Это означало, что Косули уже окотились.
В тот же день, когда я впервые увидела Панну с Малышом, красивым, пятнистым Козленком, я заметила в лесу Чужака. Довольно близко, хотя он меня не видел. У него был рюкзак, зеленый, с внутренней рамой, такие делали в семидесятые, и я подумала, что этот Мужчина примерно одного со мной возраста. Собственно, так он и выглядел - старым. Был лысым, а лицо поросло седой щетиной, подбритой коротко, пожалуй, одним из дешевых китайских одноразовых лезвий, которые покупают на базаре. Слишком вылинявшие джинсы некрасиво надувались на ягодицах.
Этот Человек продвигался по дороге вдоль леса, осторожно, глядя под ноги. Видимо, поэтому к нему удалось подкрасться так близко. Дойдя до перекрестка, где складывали срубленные стволы елей, он снял рюкзак, прислонил его к дереву, а сам отправился в лес. В бинокль я видела разве что размытую, нечеткую картину, поэтому могла только догадываться, что он там делает. А он наклонялся над землей, ковырялся в подстилке. Можно подумать, что это грибник, но для грибов еще было рано. Я наблюдала за ним где-то с час. Мужчина сидел на траве, ел бутерброды и что-то записывал в тетради. Потом примерно полчаса лежал навзничь, положив руки за голову, и смотрел в небо. После подхватил рюкзак и скрылся в чаще.
С этой новостью я позвонила из школы Дизю. Мол, по лесу ходит какой-то чужак. Рассказала ему также, что говорили люди в магазине Благой Вести. Если им верить, то Комендант был впутан в переправку террористов через границу. Потому что каких-то подозрительных субчиков поймали недалеко отсюда.
Но Дизь выслушал эти сенсационные новости довольно скептически. Его не удалось убедить, что это может быть тот, кто блуждает по лесу, чтобы скрыть какие-то возможные следы. Может, у него там спрятано оружие?
- Не хочу тебя разочаровывать, но дело, наверное, закроют, потому что не нашли ничего, чтобы выдвинуть какие-то новые версии.
- Как это? А следы Животных вокруг? Это Косули столкнули его в колодец.
Наступила тишина, а потом Дизь спросил:
- Почему ты всем рассказываешь о этих Животных? Тебе же все равно никто не верит и говорят, что ты немного ... ну ... - он запнулся.
- Ненормальная, да? - помогла я.
- Ну да. Зачем ты об этом болтаешь? Ты сама знаешь, что это невозможно, - сказал Дизь, и я подумала, что им действительно нужно все это четко объяснить.
Я возмутилась. И когда прозвенел звонок на урок, быстро сказала:
- Надо говорить людям, что они должны думать. У меня нет выхода. Иначе это сделает кто-то другой.
Не очень мне хорошо спалось той Ночи, я знала, что какой-то незнакомец бродит недалеко от дома. И известие о возможном прекращении следствия вызвало неприятное беспокойство. Как это «закрыть»? Так сразу? Без проверки всех версий? А эти следы? Обратили они на них внимание? Ведь погиб Человек. Как это, «закрыть», к черту?
Впервые с тех пор, как здесь поселилась, я закрыла двери и окна. Сразу стало душно. Невозможно было заснуть. Стояло начало июня, Ночи были теплые и душистые. Я чувствовала себя так, будто меня закрыли в котельной. Прислушивалась, не услышу шагов у дома, думала, что может шуршать вблизи, срывалась от каждого треска ветви. Ночью тихие звуки казались громче, превращались в кашель, стоны, голоса. Пожалуй, я была испугана. Впервые с тех пор, как здесь поселилась.
На следующий день утром я увидела того самого Мужчину с рюкзаком. Он стоял у моего дома. Сначала я помертвела от страха, и рука сама потянулась к тайнику с газовым баллончиком.
- Добрый день. Простите, что беспокою, - сказал он низким баритоном, от которого завибрировал воздух. - Я хотел бы купить немного молока от вашей коровы.
- Коровы? - удивилась я. - Молока от коровы у меня нет, есть с Лягушки, [7] подойдет?
Он был разочарован.
Сейчас, днем, он показался мне довольно приятным. Слезоточивый газ был лишним. Незнакомец был одет в белую льняную рубашку с воротничком-стойкой, такие носили в старые добрые времена. При рассмотрении оказалось, что он вовсе не был бритоголовым. Немного волос осталось на затылке, и он заплетал их в маленькую, тонкую косичку, которая напоминала грязноватую шнуровку.
- А хлеб вы печете сами?
- Нет, - удивленно ответила я, - тоже покупаю в магазине внизу.
- Ну и ладно, пускай.
Я уже пошла было на кухню, но обернулась, чтобы сказать:
- Я вас видела вчера. Вы спали в лесу?
- Да, я там ночевал. Можно, я присяду? Немного кости болят.
Он выглядел рассеянным. Рубашка на спине вся позеленела от травы. Видимо, он выдвинулся из спальника. Я тихонько захихикала.
- Может, выпьете кофе?
Он резко взмахнул рукой.
- Я кофе не пью.
На разумного он не похож не был. Если бы был мудрее, то понял бы, что дело не в его кулинарных симпатиях или антипатиях.
- Так, может, попробуете пирога, - я кивнула на стол, который мы недавно вынесли с Дизем улицу. Там лежал пирог с ревенем, я пекла его позавчера и почти все съела.
- А можно воспользоваться туалетом? - спросил он таким тоном, как будто мы торговались.
- Конечно, - и я пропустила его в дом.
Он пил кофе и ел пирог. Называл себя Борис Шнайдер, но собственное имя произносил забавно, протяжно - «Боороос». Поэтому я его так и назвала. У него был мягкий восточный акцент, а откуда это произношение взялось, Борос объяснил мне позже. Он был родом из Белостока.
- Я энтомолог, - сказал он, со ртом, полным пирога. - Меня интересует некий жук, реликтовый, редкий и очень красивый. А вы знаете, что живете в месте, которое является самой южной точкой ареала Cucujus haematodes, плоскотелки кровоцветной, в Европе?
Я этого не знала. Честно говоря, я обрадовалась так, будто к нам прибыл какой-то новый член семьи.
- А как эта плоскотелка выглядит? - поинтересовалась я.
Борос протянул руку к потрепанному брезентовому мешку, осторожно вытащил оттуда пластмассовую коробочку и сунул мне ее под нос:
- А вот так.
В прозрачной коробочке лежал мертвый Жук. Небольшой, коричневый, обычный на вид. Мне случалось видеть очень хороших Жуков. А этот, как на него смотри, нисколько не был особенным.
- А почему он мертвый? - спросила я.
- Только не думайте, что я отношусь к тем любителям, которые умерщвляют насекомых, превращая их в экспонаты. Я нашел его уже неживого.
Я пристально посмотрела на Бороса, пытаясь угадать, чем он болен. Энтомолог внимательно осматривал мертвые стволы, обветшалые или срубленные, и искал личинок плоскотелки. Считал их. Классифицировал эти личинки, а результаты записывал в тетради, подписанной так: «Распространение в лесах Клодзкого графства [8] некоторых видов сапроксилобионтных жуков, занесенных в реестр приложений II и IV Директивы биотопов Евросоюза и предложения по их охране. Проект». Я прочитала название очень внимательно, и это лишило меня потребности заглядывать внутрь.
По его словам, Гослес вообще не осознает того, что статья 12 Директивы обязывает членов Евросоюза разработать систему охраны биотопов и препятствовать их уничтожению. Позволяют вывозить из леса деревья, где Насекомые откладывают яйца, из которых позже вылупляются личинки. А те оказываются на лесопилке и деревокомбинатах. От них ничего не остается. Погибают, и никто этого не замечает. Поэтому вроде и виновных нет.
- Здесь, в этом лесу, в всякому колоде полно личинок плоскотелки, - сказал Борос. - Когда вырубают лес, часть ветвей сжигают. В огонь летят ветки, где полно личинок.
Тогда я подумала, что каждую несправедливо причиненную смерть надо каким-то образом обнародовать. Даже если речь идет о насекомых. Смерть, которой никто не заметил, превращается в двойную несправедливость. Поэтому мне понравилось то, что делал Борос. Конечно, он меня убедил, я полностью была на его стороне.
Я все равно собиралась на свой обход, поэтому решила совместить интересное с полезным и отправилась с Боросом в лес. С его помощью дерева открыли перед моими глазами свои тайны. Обычные пеньки оказались настоящими царствами созданий, которые прокладывали коридоры, устраивали кладовые, переходы и составляли туда свои драгоценные яйца. Личинки, может, не выглядели слишком хорошими, но меня тронула их доверчивость - они поручали свою жизнь деревьям, не подозревая, что эти огромные незыблемые Существа столь уязвимы, а к тому же зависят от воли людей. Трудно представить, как личинки погибают в огне. Борос поднимал подстилку и показывал мне другие редкие виды: Жук-отшельник, Жук-точильщик - кто бы мог подумать, что он сидит здесь, под корой, Жужелица золотоямчатая - ага, вот, как он называется; я столько раз его видела, однако до сих пор он оставался для меня блестящим анонимом. Карапузик Черный, красивый, как капля ртути. Рогач Малый. Интересно. Хорошо бы называть детей именами Жуков. А также птиц и других животных. Жук-Дубовик. Дубовик Ковальский. Дрозофила Новак. Жужелица Душейко. Это только те, чьи названия я запомнила. Боросовы ладони делали пассы, чертили таинственные знаки и - вдруг - появлялось какое-то Насекомое, личинка, яйца, сложенные гроздью. Я спросила, какие из них являются полезными, и Борос очень возмутился.
- С точки зрения природы нет существ полезных и бесполезных. Это только дурацкие выдумки людей.
Он пришел вечером, после заката, я пригласила его на ночлег. Если ему негде переночевать... Постелила ему в гостиной, но мы еще немного посидели. Я вытащила полбутылки наливки, которая осталась еще после посещения Матоги. Борос сначала рассказывал мне о всевозможных злоупотребления Гослеса, но затем немного расслабился. Мне трудно было его понять, потому что неужели можно так эмоционально относиться к тому, что называется Гослес. Единственным человеком, который ассоциировался у меня с этим учреждением, был лесник Волчий Глаз. Я назвала его так, потому что он имел удлиненные зрачки. А вообще был порядочным Человеком.
Вот так Борос остался у меня на несколько дней. Ежедневно вечером обещал, что завтра за ним приедут студенты или волонтеры Акции Против Гослеса, но потом оказывалось, что у них поломалась машина, или что им пришлось уехать в другое место по важным делам, по дороге они завернули в Варшаву, а однажды даже потеряли сумку с документами. И так далее. Я уже начала опасаться, что Борос приживется у меня, как личинка плоскотелки в стволе ели, и только Гослесу удастся выкурить его отсюда. Хотя я видела, что он старается не причинять хлопот, и даже пытается помочь. Например, очень старательно, тщательно убрал в ванной.
В его рюкзаке находилась небольшая лаборатория, коробка с ампулки и бутылочками, а в них, как он утверждал, были определенные синтетические химические вещества, очень похожие на естественные феромоны насекомых. Он и его студенты экспериментировали с этими сильными химическими средствами, чтобы при необходимости заставить насекомых размножаться в другом месте.
- Если капнуть этим на кусок дерева, самки жуков отложат там яйца. Сбегутся к этому стволу со всей округи, за много километров. Достаточно нескольких капель.
- А почему люди так не пахнут? - спросила я.
- Кто тебе сказал, что не пахнут?
- Я ничего не чувствую.
- Может, ты не догадываешься, что чувствуешь, дорогая моя, и из-за человеческой гордыни продолжаешь верить в свой свободный выбор.
Боросово присутствие напоминало мне, как, бывает, чувствуешь себя, когда с кем-то живешь. И как это неудобно. Как ужасно сбивает с собственных мыслей и рассеивает внимание. Как другой Человек начинает раздражать НЕ столько своими действиями, сколько своим присутствием. И когда он выходил утром в лес, я благословляла мое замечательное одиночество. Неужели это возможно, думала я, что люди десятки лет живут вместе, бок о бок. Спят в общей постели, дышат друг на друга, нечаянно толкаются во сне. Не буду скрывать, со мной этого не случилось. Некоторое время я спала с одним Католиком в его постели, но ничего хорошего из этого не вышло.