Ольга Токарчук
Веди свой плуг над костями мертвых
Веди свой плуг над костями мертвых
(с использованием перевода на украинский Божены Антоняк)
Главы 1-2.
Главы 3-4.
Главы 5-6.
Главы 7-8.
Главы 9-10.
Главы 11-12.
Главы 13-14.
Главы 15-16.
Глава 17. Панна.
17. Панна.
Каждая Слеза из каждого Ока
Становится в Вечности - Дитя.
Блага, ибо уловлена сиянием Панны,
Возвращается к истокам жизни. [10]
Становится в Вечности - Дитя.
Блага, ибо уловлена сиянием Панны,
Возвращается к истокам жизни. [10]
Пожалуй, Дизь заехал утром, когда я еще спала, наглотавшись своих таблеток. Разве после такого можно было заснуть без снотворного? И я не услышала, как он стучал. Мне и не хотелось ничего слышать. Почему он не остался дольше, не постучал в окно? Без сомнения, Дизь хотел сообщить что-то важное. Спешил.
Я растерянно стояла на крыльце, но разве что заметила на коврике под дверью томик Блейка, тот самый, что мы купили в Чехии. Зачем Дизь оставил его здесь? Что хотел мне сказать? Я открыла книгу и начала листать, но из нее не выпала ни одна записка, не было видно ни одного сообщения.
День был темный и мокрый. Я с трудом тащила ноги. Поплелась заварить себе крепкого чая, и только тогда увидела, что одна страница в книге заложена травинкой.
Я прочитала то, над чем мы до сих пор не работали, отрывок из письма Блейка к Ричарда Филипса, слегка выделенный карандашом (Дизь ужасно не любил делать пометок в книгах):
«...я узнал из статьи "Пророчество и истинные бриты" от 13 октября 1807 г., что, - и тут Дизь дописал карандашом "Пан Black Coat" [11] - хладнокровный, как Робеспьер, хирург стал причиной того, что Полиция обыскала Имущество и Жилье определенного Астролога, чтобы упечь его в тюрьму. Людей, которые умеют Читать по Звездам, часто преследует их влияние, не меньше, чем Ньютонистов, которые этого не читают и читать не умеют, преследуемые зато собственными размышлениями и экспериментами. Все мы - объект блужданий; мог бы кто-то сказать, что все мы не Преступники?».
Мне понадобилось несколько секунд, чтобы понять написанное, а потом вдруг стало нехорошо. Печень отозвалась тупой, растущей болью.
Я начала складывать в рюкзак свои вещи и ноутбук, но тут услышала двигатель автомобиля, нет, по крайней мере, двух. Не было времени на раздумья, я схватила это все и побежала вниз, в котельную. На мгновение показалось, что меня там снова ждать Мама и Бабушка. И Девочки. Может, это был бы для меня лучший выход - присоединиться к ним. Но там никого не было.
Между котельной и гаражом есть маленький закуток для водяных счетчиков, кабелей и швабр. Такой закоулок должен быть в каждом доме на случай Преследований и Войн. В каждом доме. Туда я и залезла с рюкзаком и лэптопом под мышкой, в пижаме и тапочках. Живот у меня болел все сильнее.
Сначала послышался стук, потом скрип двери и шаги в сенях. Я слышала, как они шли по лестнице и открывали все двери. Слышала голос Черного Пальто и того молодого полицейского, который работал с Комендантом и потом допрашивал меня. Но были и другие, этих я не знала. Они разошлись по всему дому. Звали меня:
- Гражданка Душейко! Пани Янина! - собственно, хотя бы потому я не отозвалась.
Поднялись наверх, видимо, нанесли грязи, побывали во всех комнатах. Потом один из них начал спускаться вниз, и через минуту дверь в котельную открылась. Кто-то вошел и пристально осматривался вокруг, заглянул в кладовую, а потом направился к гаражу.
Я чувствовала движение воздуха, потому что он был на расстоянии каких-то нескольких десятков сантиметров.
Я затаила дыхание.
- Адам, ты где? - послышалось сверху.
- Здесь! - отозвался он почти у моего уха. - Здесь никого нет.
Наверху кто-то выругался. Грязно.
- Бр-р-р, неприятное место, - сказал себе тот, что в котельной, и отправился вверх. Свет не потушил.
Я слышала, как они разговаривали, стоя в сенях. Советовались.
- Она, видимо, просто убралась из дома...
- Но машину оставила. Удивительно, да? Пешком пошла?
Тогда к ним присоединился голос Матоги, запыхавшийся, будто сосед прибежал сюда вслед за Полицией:
- Говорила, что поедет к подруге в Щецине.
Как ему пришел в голову этот Щецин, смех да и только!
- Тогда почему вы мне раньше не сказали, папа?
Матога не ответил.
- К Щецина? У нее там кто-то есть? Что вам известно, отец? - расспрашивал Черное Пальто Плащ. Матоге, видимо, обидно было, что сын к нему так привязался.
- Как она туда доберется? - вспыхнула дискуссия, которую прервал голос молодого полицейского:
- Ну, что же, мы опоздали. А могли ее наконец, поймать. Это же надо, столько нас обманывать. Невероятно, эта баба была у нас под самым носом.
Теперь они все стояли в сенях, и я услышала отсюда, что один из них закурил сигарету.
- Надо немедленно в Щецин позвонить, проверить, как она могла туда поехать. Автобусом, поездом, автостопом? Дать объявление о розыске, - командовал Черное Пальто.
А тот молодой полицейский сказал:
- Мы же не будем ее искать с антитеррористической бригадой. Это просто старая идиотка. Порядком сбрендившая.
- Она опасна, - бросил Черное Пальто.
Начали выходить.
- Надо эти двери опломбировать.
- И внизу тоже. Ну ладно. Давай, - переговаривались они дальше.
Вдруг я услышала громкий голос Матоги:
- Я женюсь на ней, когда она выйдет из тюрьмы.
И сразу гневно высказался Черное Пальто:
- Вы отец, что, совсем с ума сошли в этой глуши?
Я стояла, съежившись в углу, в полной темноте, еще долго после того, как они ушли, пока не услышала грохот двигателей их машин, а потом подождала еще час, прислушиваясь только к собственному дыханию. Это был не сон. Я стояла в котельной, в месте, куда приходили Умершие. Мне казалось, что я слышу их голоса где-то под гаражом, из глубины холма, где идет большая подземная процессия. Но это опять был ветер, который всегда дует на Плоскогорье. Я проскользнула наверх, словно вор, и быстро собралась для путешествия. У меня были только две небольшие сумки, Али бы меня похвалил. Конечно, в доме был еще один выход, через кладовую, так я и выбралась, оставляя Умершим этот дом. Переждала в сарае профессора и его жены, пока стемнеет. При мне были только самые важные вещи - мои заметки, Блейк, лекарства и лэптоп с Астрологией. И, конечно, «Эфемериды», на случай, если я в будущем окажусь на каком-нибудь необитаемом острове. Чем больше я удалялась от дома по неглубокому, мокрому снегу, тем легче становилось у меня на душе. Посмотрела с границы на мое Плоскогорье, и мне вспомнился день, когда я впервые его увидела - восторженно, но еще не предчувствуя, что когда-то здесь буду жить. То, что мы не знаем, что произойдет - страшная ошибка в программе мира. Надо это исправить при ближайшей возможности.
В долине под Плоскогорьем уже лежал густой мрак, и отсюда, сверху, я видела огни больших городов - Левина и Франкенштайна далеко на горизонте, а на севере - Клодзка. Воздух был чистым, и огни мерцали. Здесь, выше, ночь еще не сгустилась, небо на западе и до сих пор было оранжево-коричневым, продолжало темнеть. Я не боялась этого мрака. Направлялась вперед, в сторону столовых гор, спотыкаясь о замерзшие комья земли, пучки сухой травы. Мне было жарко в моих свитерах, шапке и шарфе, но я знала, что когда перейду на ту сторону через границу, они мне больше не понадобятся. В Чехии всегда теплее, это южные склоны.
И тогда там, на чешской стороне, засияла над горизонтом Панна.
Каждую минуту она становилась ярче, словно на темном лице неба появлялась улыбка, поэтому я знала, что выбрала верное направление и иду туда, куда надо. Панна сияла на небе и тогда, когда я прошла через лес, и когда незаметно пересекла границу. Она меня вела. Я направлялась чешскими полями, все время к ней. А она опускалась все ниже и ниже, и казалось, будто Панна меня приглашает последовать за ней за горизонт.
Довела меня до шоссе, откуда виднелся город Наход. Я шла по обочине дороги с легким, радостным сердцем - все, что теперь произойдет, будет правильно и хорошо. Ничего не боялась, хотя улицы этого чешского города были уже пусты. Но разве можно чего-то бояться в Чехии?
Поэтому, когда я остановилась перед витриной магазина и не знала, что будет дальше, Панна продолжала оставаться со мной, спрятавшись за крышами домов. Оказалось, что несмотря на позднее время, в магазине кто-то был. Постучала, и мне открыл Гонза, нисколько не удивленный. Я сказала, что мне нужен ночлег.
- Ано, - только и сказал он и пропустил меня внутрь, ни о чем не спрашивая.
Несколько дней спустя ко мне приехал Борос, привез наряд и парики, которые старательно подобрала Благая Весть. Мы походили теперь на пожилую пару, которая едет на похороны, так оно в определенном смысле и было - мы ехали на мои похороны. Борос даже купил красивый венок. На этот раз он прибыл машиной, одолженной, правда, в каких-то студентов, и вел ее уверенно и быстро. Иногда мы останавливались на паркингах - я чувствовала себя действительно плохо. Путешествие было долгим и изнурительным. Когда мы прибыли на место, я не могла удержаться на ногах, Боросу пришлось перенести меня через порог.
Теперь я живу на станции энтомологов на опушке Беловежской Пущи, и с тех пор, как мне стало лучше, стараюсь ежедневно делать свой небольшой обход. Но ходить мне тяжело. Кроме того, здесь почти не за чем следить, лес здесь непролазный. Иногда, когда температура повышается и колеблется в пределах нуля, на снегу появляются сонные мухи, ногохвостки и орехотворки, я уже изучила их названия. Бывают и Пауки. Я узнала, что большинство насекомых все-таки впадает в спячку. Муравьи глубоко в муравейнике прижимаются друг к другу, образуя таким образом большой клубок, и так спят до весны. Как бы мне хотелось, чтобы люди тоже так доверяли друг другу. Наверное, из-за непривычного воздуха и недавних переживаний моя Болезнь усилилась, поэтому чаще всего я просто сижу и смотрю в окно.
Когда здесь появляется Борос, у него в термосе всегда какой-то интересный суп. У меня нет сил готовить. Он приносит также газеты, советует почитать, но пресса вызывает у меня отвращение. Газеты стараются держать нас в состоянии постоянной тревоги, чтобы не направлять наши эмоции туда, где это действительно нужно. Зачем поддаваться им и думать так, как они мне приказывают? Я кручусь возле домика, протаптываю тропы то в одну, то в другую сторону. Случается, что не узнаю собственных следов на снегу и тогда спрашиваю: кто здесь ходил? Чьи это следы? Думаю, это хороший Знак, когда так себя не узнаешь. Однако стараюсь завершить и свои исследования. Мой собственный Гороскоп стал тысячным, и я часто просиживаю над ним, пытаясь его понять. Кто я? Мне одно известно - я знаю дату собственной смерти.
Думаю о Матоге, который этой зимой будет на Плоскогорье один. И о бетонной дорожке - выдержит ли она морозы. Как все снова переживут очередную зиму. Летучие мыши в погребе Профессора. Косули и Лисы. Благая Весть учится во Вроцлаве и живет в моей квартире. Там же и Дизь, так вдвоем прожить легче. Мне жаль, что я не убедила его в полезности астрологии. Часто пишу ему письма Боросовой рукой. Вчера отправила Дизю одну историю. Он поймет, что я имела в виду:
Один средневековый монах-Астролог (а происходило это тогда, когда еще святой Августин не запретил читать будущее по звездам) узнал из гороскопа о собственной смерти. Она должна была наступить от удара камнем, который упадет ему на голову. С тех пор всегда под монашеским капюшоном он носил железную каску. И как-то в Страстную пятницу снял ее вместе с капюшоном, скорее, чтобы не бросаться в глаза присутствующим в церкви людям, чем из-за любви к Богу. И тогда крошечный камешек упал ему на голову, слегка его ранив. И монах был убежден, что пророчество сбылось, и уладил все свои дела и через месяц умер.
Вот, как это происходит, Дизь. И я знаю, что у меня еще много времени.
(со стихами здесь та же проблема, что и в предыдущих главах - голый подстрочник)
Вот и всё! Теперь остались только переводы стихов, все сноски и финальная вычитка.