понедельник, 04 февраля 2019
Ольга Токарчук
Веди свой плуг над костями мертвых
(с использованием перевода на украинский Божены Антоняк)
Главы 1-2.Главы 3-4.Главы 5-6.Глава 7. Воззвание к Пуделю.7. Воззвание к Пуделю.
Лошадь, шкуру которой исхлестали кнутом,
Молит Небеса Кровью воздать за Кровь.
Полиция мучила нас еще долго. Мы появлялись на допросах, попутно улаживая в городе разные дела - покупку семян, евросоюзовские доплаты, а один раз даже в кино пошли. Так как всегда ездили вместе, даже если вызвали только одного из нас. Матога признался в полиции, что слышал машину Коменданта, которая с завыванием грохотала мимо наших домов тогда во второй половине дня. Рассказал, что Комендант всегда, как был пьян, гонял окольными путями, поэтому не слишком удивился.
Полицейские, которые прислушивались к его показаниям, наверное чувствовали себя неловко.
К сожалению, я не могла подтвердить того, что сказал Матога, хотя и очень хотела.
- Я была дома и не слышала ни одной машины, и не видела Коменданта. Наверное, я подбрасывала дрова в печь в котельной, а туда не долетают никакие звуки с дороги.
И меня быстро перестало это интересовать, хотя в течение последних недель все вокруг ни говорили ни о чем другом, выдвигая самые невероятные предположения. Я просто старалась не думать об этом - разве мало смертей вокруг, чтобы с маниакальным упорством заниматься только этой?
Я вернулась к одному из моих Исследований.
На этот раз внимательно анализировала распечатанную наиболее полную программу телепередач и устанавливала зависимость между содержанием фильмов, показанных однажды, и расположением планет. Взаимные связи были очень заметными и казались очевидными. Я часто задумывалась, там, на телевидении, человек, который составляет программу, пытается похвастаться перед нами своими глубокими астрологическими знаниями. Или он это делала неосознанно, не ведая о том, что обладает огромной информацией. Ведь может быть так, что зависимость существует вне нас, а мы воспринимаем ее совершенно неосознанно. Мое исследование я решила провести в небольших масштабах и занялась лишь несколькими названиями. Например, как заметила, что некий фильм «Медиум», очень трогательный и удивительный, показывали по телевидению, когда транзитное Солнце входило в какой-то аспект к Плутону и планетам в Скорпионе. Фильм рассказывал о жажде бессмертия и о том, как можно овладеть человеческой волей. Речь там шла также о состояниях на грани смерти, сексуальном неистовстве и других плутонических делах.
Подобная зависимость наблюдалась и в случае с серией фильмов о Чужом, том, что с космического корабля. Здесь нашлись едва заметные корреляции между Плутоном, Нептуном и Марсом. Когда Марс был в аспекте одновременно этих двух медленные планеты, телевидение повторяло какую-то из серий «Чужого». Разве это не впечатляет?
Такие совпадения просто удивительны. У меня достаточно эмпирического материала, чтобы написать об этом книгу. Сейчас я остановилась на небольшом количестве примеров и направила результаты в нескольких журналов. Не думаю, что кто-то это напечатает, но по крайней мере, может, над этим задумаются.
В середине марта, когда я почувствовала себя совсем хорошо, то отправилась на тщательный обход моих владений, то есть не остановилась на осмотре домов, за которыми следила, а решила сделать большой круг, дойти до леса, потом лугами к шоссе и до обрыва.
В это время года мир наипротивнейший. Снег еще лежит большими белыми пятнами, он твердый и комковатый, трудно поверить, что это был замечательный, невинный пух, который падает на Сочельник, чтобы доставить нам удовольствие. Сейчас он похож на лезвие ножа, на поверхность металла. Трудно по нему ступать, вязнут ноги. Если бы не высокие сапоги, можно поранить икры. Небо низкое, серое, кажется, к нему можно протянуть руку с любого высокого холма.
Уходя, я размышляла, что не смогу жить здесь вечно, в этом доме на плоскогорье, ухаживая за другими домами. Когда-нибудь поломается Самурай, и я не смогу поехать в город. Деревянные ступени истлеют, снег посрывает желоба, испортится печь, лопнут трубы во время какого-нибудь февральского мороза. Да и я становлюсь все слабее. Моя Болезнь уничтожает тело, медленно, неумолимо. Болят колени, каждый год сильнее, а печень очевидно приходит в негодность. Я ведь уже долго живу. Такие у меня возникли мысли, довольно невеселые. Но когда-то надо серьезно об этом подумать.
И тогда я увидела стайку быстрых дроздов-рябинников. Это Птицы, которых никогда не увидишь одиночку. Они передвигаются ловко, как единый крупный, ажурный воздушный организм. Я где-то читала, что если на них нападает какая-нибудь Хищная птица, например, один из этих скучающих Ястребов, висящих в небе, будто Дух Святой, они будут защищаться. Потому что стая умеет бороться, довольно необычно и жестоко, способна и отомстить - она стремительно взлетает в воздух и как по команде обрушивается на преследователя, десятки белых птичьих клякс оказываются на его прекрасных крыльях, жгут их, они слипаются, кислота разъедает перья. Разъяренный Ястреб вынужден в этой ситуации опомниться, прекратить погоню и упасть на траву. Можно умереть от отвращения, настолько испачканы его перья. Он чистится целый день, и на следующий день тоже. Не спит, не может заснуть с такими грязными крыльями. Все ему воняет, он чувствует себя ужасно. Он как Мышь, будто Лягушка, как падаль. Ему не удается убрать клювом затвердевший помет, Птица мерзнет, а на нежную кожу сквозь слипшиеся перья легко проникает дождевая вода. От него шарахаются свои, другие Ястребы. Он напоминает прокаженного, зараженного ужасной болезнью. Куда девается его величавость? Все это ему невыносимо и случается, что такая Птица погибает.
Теперь Рябинники, осознающие силу своей стаи, красовались передо мной, выделывая в воздухе сложные пируэты.
Еще я увидела двух сорок, удивляясь, что они допутешествовали аж до Плоскогорья. И я знаю, эти Птицы размножаются быстрее других, и вскоре будут везде, как сейчас Голуби. Одна Сорока - несчастье, две - счастье. Так говорили во времена моего детства, но тогда Сорок было меньше. Сейчас их можно увидеть и больше двух сразу. В прошлом году, после того, как осенью вывелись птенцы, я видела, как Сороки сотнями слетались на ночлег. Интересно, указывает это на какое-то невероятное счастье?
Я смотрела на Сорок, что купались в луже. Птицы поглядывала на меня искоса, но видимо, не боялись, потому смело разбрызгивали воду крыльями и погружали в нее головы. Наблюдая за их радостным плеском, не приходилось сомневаться, что такое купание чрезвычайно приятно.
Говорят, Сороки не могут жить без постоянных ванн. Кроме того, это умные и наглые существа. Всем известно, что они крадут материал для гнезд у других птиц, а потом тащат туда блестящие предметы. Наслышана я и о таком, что иногда они по ошибке приносят к гнезду тлеющие окурки; так Сороки становятся Поджигателями домов, где свили себе гнездо. На латыни хорошо нам известная Сорока называется очень красиво - Pica pica.
Каким большим и полным жизни является мир.
Очень издалека увидела я знакомого Лиса, которого называю Консулом - такой он изысканный и вежливый. Ходит всегда одними и теми же дорожками; зима показывает его тропы - прямые, как линейка, решительные. Это старый самец, приходит из Чехии и туда возвращается, видимо, имеет какие-то свои трансграничные интересы. Я наблюдала за ним в бинокль: он быстро спускался вниз, легким трусцой, следами, которые оставил на снегу в прошлый раз - может, для того, чтобы его преследователи думали, что он шел по этой тропинке лишь раз. Я считала его старым знакомым. Вдруг заметила, что на этот раз Консул свернул с привычного пути и, прежде чем я что-то поняла, исчез в зарослях на границе. Там стояла охотничья башня, а через несколько метров еще одна. Такие у нас почему-то называют амвонами. Когда-то я уже имела с ними дело. Ноябрь прошел, а других дел у меня не было, я пошла по опушке следом за ним.
Тут было большое поле, укрытое снегом. Осенью его распахали, и теперь кучки полузамерзшей земли образовывали под ногами труднопроходимые участки. Я уже пожалела, что пошла за Консулом, когда вдруг, только подошла ближе, увидела то, что так привлекло его внимание. Большая черная глыба на снегу, засохшие пятна крови. Вблизи, чуть выше, стоял Консул. Посмотрел на меня долгим взглядом, спокойно, без страха, как будто говорил: «Видишь? Видишь? Я тебе показал, а теперь ты должна этим заняться ». И убежал.
Я подошла еще немного и рассмотрела - это был Кабан. Скорее подсвинок. Лежал в луже коричневой крови. Снег вокруг был вытерт до самой земли - Животное каталось по нему в судорогах. Вокруг виднелись и другие следы - Лисов и птиц. Косульи копытца. Много Зверей здесь побывало. Пришли, чтобы воочию увидеть преступление и оплакать жертву. Я предпочла порассматривать эти следы, нежели тело Кабана. Сколько же можно смотреть на мертвые тела? Неужели это никогда не кончится? Мои легкие болезненно сжались, я еле дышала. Села на снегу, и из глаз снова побежали слезы. Я почувствовала огромную, невыносимую тяжесть собственного тела. Неужели нельзя было пойти в другую сторону, не идти за Консулом, не заметить его мрачных троп? Неужели я должна становиться свидетелем каждого Преступления? Тогда этот день был бы совсем другим, возможно, другие дни тоже. Было заметно, куда попали пули - в грудь и живот. Я видела, куда он побежал - в сторону границы, в Чехию, от новых амвонов, стоящих по ту сторону леса. Наверное, это оттуда стреляли, и ему, раненому, пришлось преодолеть еще часть дороги. Он пытался бежать в Чехию.
Скорбь, огромная скорбь, бесконечный траур по каждому мертвому Животному. После одной смерти наступает вторая, и я нахожусь в непрерывном трауре. Вот мое состояние. Я стояла на коленях на окровавленном снегу и гладила жесткий мех, холодный, застывший.
* * *
- Вам больше жаль животных, чем людей.
- Неправда. Мне равно жаль и тех, и тех. Однако никто не стреляет в беззащитных людей, - сказала я работнику Городской Службы Охраны вечером того же дня. - По крайней мере пока, - добавила, погодя.
- Факт. Мы страна, где действует закон, - подтвердил охранник. Мне он показался добродушным и не слишком сообразительным.
Я сказала:
- О стране свидетельствуют ее Животные. Отношение к Животных. Если люди ведут себя по-зверски с Животными, то не поможет им ни демократия и вообще ничего.
В полиции я только оставила заявление. Они меня отфутболили. Дали листок, и я написала все, что надо. Подумала, что Городская Служба Охраны тоже орган защиты правопорядка, поэтому и пришла сюда. Пообещала себе, что если и это не поможет, поеду в прокуратуру. Завтра. К Черному Пальто. И заявлю об Убийстве.
Молодой, красивый мужчина, немного похожий на Пола Ньюмена, вытащил из ящика пачку бумаги и теперь искал ручку.
Женщина в форме пришла из другой комнаты и поставила перед ним полную чашку.
- Выпьете кофе? - спросила она меня.
Я благодарно кивнула головой. Мне было холодно. Опять разболелись ноги.
- Почему они не забрали тело? Как вы думаете? - спросила я, нисколько не ожидая ответа. Оба, казалось, были потрясены моим посещением и не очень понимали, как надо себя вести. Я взяла у этой молодой женщины кофе и ответила себе сама:
- Потому что они вообще не знали, что убили его. Стреляли по всему, что движется, незаконно, поэтому и Кабана подстрелили и забыли о нем. Думали, что он свалится где-нибудь в кустах, и никто не узнает, что они убили Кабана в неположенное время. - Я вытащила из сумки распечатанный лист и подсунула мужчине. - Я все проверила. Сейчас март. Посмотрите-ка, Кабанов уже нельзя стрелять, - удовлетворенно закончил я, и мне показалось, что мой ход мыслей был безупречным, хотя с точки зрения логики трудно было бы убедить меня, что 28 февраля кого-то можно убить, а на следующий день уже нет.
- Послушайте, - сказал Пол Ньюмен. - Это действительно не в моей компетенции. Поезжайте и заявите об этом ветеринару. Он знает, что делают в таких случаях. Может, Кабан был бешеный?
Я грохнула чашкой по столу.
- Нет, это тот, кто убил, был бешеный, - сказала я, потому что хорошо знала этот аргумент; немало Убийств Животных объясняется тем, что Звери могли быть бешеными. - У него пробиты легкие, видимо, он умирал в муках; они подстрелили его и думали, что он сбежал живым. Кроме того, ветеринар — та еще штучка, потому что тоже охотится.
Мужчина беспомощно взглянул на сотрудницу.
- Чего вы от нас хотите?
- Чтобы вы открыли дело. Наказали виновных. Изменили закон.
- Это слишком. Нельзя требовать так много, - сказал он.
- Можно! Я сама знаю, что могу требовать, - меня разозлили его слова.
Он озадачился, ситуация была ему неподвластна.
- Ладно, ладно. Мы вышлем официальный запрос.
- Кому?
- Сначала потребуем объяснений у Союза охотников. Чтобы они ответили, что им известно по этому делу.
- Это не первый случай, потому что по ту сторону Плоскогорья я нашла череп Зайца с дыркой от патрона. Знаете, где? Недалеко от границы. С тех пор называю этот лесок Место Черепа.
- Одного зайца могли не увидеть.
- Не увидеть! - воскликнула я. - Они стреляют во все, что движется. - На мгновение я замолчала, потому что почувствовала, что меня в грудь будто ударило большим кулаком. - Даже в Собак.
- Иногда сельские собаки загрызают животных. У вас тоже есть собаки и помню, что в прошлом году на вас жаловались ...
Я замерла. Удар был болезненным.
- Нет у меня больше Собак.
Кофе был противный, растворимый. Я почувствовала в желудке острый спазм.
Согнулась пополам.
- Что с вами? Вам нехорошо? - спросила женщина.
- Нет, нет, пустяки, - сказала я, - у меня разные Болезни. Мне нельзя растворимый кофе, и вам не советую. Он вредит желудку.
Я поставила чашку.
- Так как? Вы напишете рапорт? - я спросила, как мне показалось, очень решительно.
Они снова переглянулись, и человек нехотя пододвинул к себе бланк.
- Ну, хорошо, - ответил он, и я почти услышала его мысли: «Напишу на отвяжись и даже не покажу никому», - так что добавила: «И пожалуйста, дайте мне копию с датой и вашей подписью».
Пока он писал, я пыталась как-то унять мысли, но они, видимо, уже превысили разрешенную скорость и неслись в моей голове, каким-то чудом проникая в тело, в кровь. Удивительно, но меня медленно, от стоп, от земли, окутывало удивительное спокойствие. Это был то состояние, которое я уже знала - состояние ясности, Гнев божий, ужасный, безудержный. Я чувствовала, как у меня чешутся ноги, как в кровь вливается откуда-то жар, и она течет быстро, неся это пламя к мозгу, и теперь мозг ярится, и кончики пальцев наполняются огнем, и лицо, и мне кажется, что все тело окутывает лучезарная аура, приподнимая меня вверх, слегка отрывая от земли.
- Посмотрите, для чего эти амвоны. Это зло, нужно назвать этот факт своим именем: коварное, жестокое, наихудшее зло - построить кормушки, насыпать туда свежих яблок и пшеницы, приманивать Животных, а когда они уже привыкнут, стрелять по ним из засады, с амвона, в голову, - начала я тихо, уставившись взглядом в пол. Почувствовала, что они с тревогой посмотрели на меня и продолжали делать свое. - Хотела бы я знать азбуку Животных, - продолжала я, - знаки, которыми можно было бы писать для них предостережения: «Не приближайтесь сюда». Этот корм несет смерть. Обходите амвоны издалека, из них к вам не обратятся с одним евангелием, не услышите оттуда хорошего слову, не обещать вам спасения после смерти, не смилостивятся над вашей бедной душой, потому что у вас нет души. Не увидят в вас ближнего своего, не благословят вас. Душа есть даже у самого отвратительного преступника, однако ты, хрупкая Косуля, и ты, Кабан, и ты, дикая гусыня, ты, свинья, и ты, собака, ее не имеешь. Убийство стало безнаказанным. А что стало оно безнаказанным - этого никто не замечает. А раз никто не замечает, то оно и не существует. Когда вы проходите мимо витрин магазинов, где висят красные куски изрубленных тел, разве вы задумываетесь, что это такое? НЕ задумываетесь, правда? Или когда заказываете шашлык или отбивную - что получаете? Нет в этом ничего страшного. Преступление признано чем-то естественным, оно стало общепринятым. Все его совершают. Именно так выглядел бы мир, если бы концлагеря стали обыденностью. Никто не считал бы, что в этом есть что-то плохое.
Так я говорила, пока он писал. Женщина вышла, и я слышала, как она разговаривает по телефону. Никто меня не слушал, но я продолжала эту свою речь. Не могла остановиться, потому что слова сами откуда приходили, и я должна была их произносить. После каждого предложения чувствовала облегчение. А еще больше ободрило меня то, что именно появился какой-то посетитель с небольшим пуделем и, очевидно, взволнованный моим тоном, тихо прикрыл дверь и начал шептаться с Ньюменом. Только его Пудель спокойно сел и смотрел на меня, склонив голову. А я продолжала:
- Ведь Человек имеет перед Животными огромный долг - помочь им выжить, а домашних - отблагодарить за их любовь и кротость, потому что эти существа дают нам несравненно больше, чем получают от нас. И надо, чтобы они прожили жизнь достойно, чтобы оплатили все счета и заработали хорошие оценки в кармическую зачетку - был Животным, жил и ел; паслась на зеленых пастбищах, рожала Малышей, согревала их собственным телом; строил гнезда, исполнил все, что должен был. Когда их убивают, и они умирают в страхе, как этот Кабан, чье тело лежало вчера передо мной, заляпанное грязью и забрызгано кровью, преобразованное в падаль - тогда мы низвергаем их в ад, и весь мир становится адом. Неужели люди этого не видят? Неужели люди не могут понять умом того, что выходит за их мелочное самолюбие? Обязанностью человека по отношению к животным является довести их - в следующих жизнях - до Освобождения. Все мы идем в одном направлении, от отчаяния к свободе, от ритуала к свободному выбору.
Так я говорила, употребляя мудрые слова.
Из каморки появился уборщик с пластмассовым ведром и заинтересованно посмотрел на меня. Охранник и дальше невозмутимо заполнял бланк.
- Это лишь один Кабан, - продолжала я. - А этот ливень мяса со скотобоен, который ежедневно приходит в города, как бесконечный апокалиптический дождь? Этот дождь предвещает резню, болезни, массовое безумие, помутнение и потерю Разума. Ибо ни одно человеческое сердце не может стерпеть столько боли. Вся сложная человеческая психика возникла, чтобы не дать Человеку понять, что он на самом деле видит. Чтобы истина до него не дошла, скрытая за иллюзиями, пустой болтовней. Мир - это полная страданий тюрьма, построенная таким образом, что для того, чтобы выжить, надо причинять боль другим. Слышали? - обратилась я к ним, но на этот раз даже уборщик, разочарованный моими словами, взялся за работу, и я обращалась только к Пуделю:
- Что это за мир? Чье-то тело, переработанное на ботинки, котлеты, сосиски, на ковер на полу, бульон с чьих-то костей ... Обувь, диваны, сумка на плече с чьего живота, одежда с чужого меха, поедание чьего-то тела, порезанного на куски и зажаренного в масле... Неужели это возможно, что весь этот ужас происходит на самом деле, это массовое убийство, жестокое, безразличное, механическое, без каких-либо угрызений совести, без малейших рефлексий, которыми вроде бы полны все эти философии и теологии. Что это за мир, где нормой стали убийство и боль? Что с нами не так?
Воцарилась тишина. У меня кружилась голова, и вдруг я закашлялась. Тогда вступил Мужчина с Пуделем.
- Вы правы, сударыня. Совершенно правы, - сказал он.
Я засмущалась. Посмотрела на него сначала сердито, но заметила его волнение. Это был худощавый пожилой человек, хорошо одетый, в костюме с жилетом, я уверена, только что из магазинчика Благой Вести. Его Пудель был чистенький и ухоженный, можно сказать праздничный. Но на охранника моя речь не произвела никакого впечатления. Он принадлежал к тем мудрствующих, которые не любят пафоса, поэтому молчат как рыбы, чтобы случаем им не заразиться. Боятся пафоса больше, чем ада.
- Вы преувеличиваете, - только и сказал он через минуту, спокойно складывая бумаги на столе. - Вообще, мне непонятно, - продолжал он, - почему пожилые женщины ... женщины вашего возраста так проникаются животными. Неужели нет каких-нибудь людей, которыми они могли бы заниматься? Может, это из-за того, что их дети выросли, и у них больше не осталось близких, тех, о ком можно заботиться? А инстинкт подталкивает их к этому, потому у всех женщин он есть, правда? - он посмотрел на коллегу, но та никак не подтвердила его предположение. - Например, моя бабушка, - продолжал он, - имеет семь котов дома да еще и подкармливает всех бездомных в своем квартале. - Прочитайте, пожалуйста, - он протянул мне листок с коротким напечатанным текстом. - Вы очень эмоционально к этому относитесь. Вас судьба животных интересует больше, чем человеческая, - повторил он наконец.
Мне уже не хотелось говорить. Я сунула руку в карман и вытащила оттуда клок окровавленной щетины Кабана. Положила этот клок перед ними на столе. Сначала они хотели рассмотреть, что это такое, но сразу шарахнулись с отвращением.
- Боже, что это? Тьфу, - воскликнул охранник Ньюмен. - Уберите это к черту!
Я удобно оперлась на спинку стула и с удовольствием сказала:
- Это Останки. Я их собираю и храню. У меня дома стоят коробки, все тщательно подписанные, и я туда это складываю. Шерсть и кости. Когда-нибудь можно будет клонировать всех этих убитых Животных. Может, это будет хоть какая-то компенсация.
- Крыша съехала, - пробормотала женщина в трубку, склоняясь над щетиной и морщась от отвращения. - У нее совсем крыша съехала.
Засохшая кровь и грязь испятнали им бумаги. Охранник вскочил со своего места и отодвинулся от стола.
- Брезгуете кровью? - язвительно спросила я. - Но кровянкой любите полакомиться?
- Успокойтесь, пожалуйста. Прекратите эту комедию. Мы же стараемся вам помочь.
Я поставила подпись на всех копиях, и тогда женщина легонько взяла меня под руку и подвела к двери. Как сумасшедшую. Я не сопротивлялась. При этом она все время разговаривала по телефону.
* * *
Мне снова приснился тот же сон. Опять моя Мать была в котельной. И я снова сердилась на нее, что она сюда пришла.
Я смотрела ей в лицо, но ее взгляд где-то бродил, она не могла взглянуть мне в глаза. Мать вела себя так, будто ей сказали о какой-то постыдной тайне. Улыбалась, а потом вдруг становилась строгой, выражение ее лица менялось, расплывалось. Я сказала, что не хочу, чтобы она сюда приходила. Здесь место для живых, а не мертвых. Тогда Мать повернулась к двери, и я увидела, что там стоит еще и моя Бабушка, молодая, крепкая женщина в сером платье. В руках она держала сумку. Обе выглядели так, будто собирались в костел. Я запомнила эту сумку - довоенную, смешную. Что в ней можно носить, когда приходишь из потустороннего мира? Горсть праха? Пепел? Камень? Истлевший платок для несуществующего носа? Теперь они вдвоем стояли передо мной, рядом, мне даже показалось, что я чувствую их запах - выдохшихся духов, простыней, ровно сложенных в деревянном шкафу.
- Уходите отсюда, возвращайтесь домой, - я замахала на них руками, как на косулю.
Но они не сдвинулись с места. Поэтому я отвернулась первой и вышла оттуда, закрыв за собой дверь на ключ.
Древний способ против сонных кошмаров таков: надо вслух рассказать сон над открытым унитазом, а потом спустить воду.Глава 8. Уран во Льве.8. Уран во Льве.
Каждая вещь, в которую можно поверить,
является определенным образом истины.
Понятно, что первый Гороскоп Человек всегда составляет для себя, так было и со мной. Тогда у меня вырисовалась первая конструкция, которая базировалась на кругах. Я рассматривала ее удивленно - это я? Передо мной лежал проект меня самой, самый простой и вместе с тем самый сложный из всех возможных, мое собственное «я» в общих чертах. Зеркало, которое превращает выражение живого лица в примитивный геометрический график. То, что казалось мне в собственной внешности знакомым и очевидным, исчезло; остались характерные разбросанные точки, символизирующие планеты на небесном своде. Ничто не стареет, ничто не меняется, места на небесах постоянны и неизменны. Время рождения разделило это пространство круга на дома, и таким образом график стал практически неповторимым, уникальным, как папиллярные линии.
Думаю, каждый из нас, глядя на собственный Гороскоп, испытывает противоречивые чувства. С одной стороны, можно гордиться, что твоя индивидуальная жизнь обозначена небом, будто почтовым штемпелем с датой на письме, таким образом, тебя выделили из других, ты единственный и неповторимый. Однако, в то же время, это заключение в ограниченном пространстве, вытатуированный лагерный номер. От него не убежишь. Нельзя быть кем-то другим, а не тем, кем ты есть.
Это ужасно. Мы хотели бы думать, что мы свободны и в любой момент можем создать себя заново. И что наша жизнь полностью зависит от нас. Эта связь с чем-то настолько большим и монументальным, как небо, подавляет нас. Лучше бы мы были маленькими, тогда и наши грешки можно было простить.
Поэтому я убеждена, что следует основательно познакомиться с нашей тюрьмой.
По специальности я инженер-мостостроитель, я уже упоминала об этом? Я возводила мосты в Сирии и Ливии, а в Польше вблизи Эльблонг и на Подляшье - два. Тот, что в Сирии, был странным - он соединял берега реки, которая появлялась лишь периодически - вода текла в русле в течение двух, трех месяцев, потом ее впитывала раскаленная земля, и русло превращалось в некую бобслейную трассы, которой носились дикие пустынные Собаки.
Наибольшее удовольствие мне всегда оказывало преобразования воображения в цифры - из них возникала конкретная картина, затем рисунок, потом проект. Цифры опускались на мой лист и там послушно укладывались. Мне это очень нравилось. Алгебраический талант пригодился для гороскопа, тогда все надо было самой вычислять с помощью логарифмической линейки. Сейчас в этом нет необходимости; существуют готовые компьютерные программы. Кто сейчас помнит о логарифмической линейку, если панацеей от любой жажды знаний стал один-единственный «клик» мышкой? Однако именно тогда, в лучшее для меня время, началась моя Болезнь и пришлось вернуться в Польшу. Я долго пролежала в больнице и невозможно было установить, что на самом деле со мной происходит.
Когда я встречалась с одним протестантов, который работал геодезистом на строительстве автострад, и он мне говорил, цитируя, кажется, Лютера, что тот, кто страдает, видит Бога сзади. Я задумалась ли речь здесь о спине или, может, ягодицах, как выглядит Бог сзади, если мы не можем представить себе перед? Похоже, что тот, кто страдает, имеет к Богу особый доступ, через черный ход, он благословен, узнает какую-то истину, которую без страданий трудно было бы понять. Поэтому в определенном смысле здоровым является лишь тот, кто страдает, как это ни странно звучит. Пожалуй, здесь я права.
В течение года я вообще не ходила, а когда Болезнь начала понемногу отступать, уже знала, что неспособна буду возводить мосты на пустынных реках, и мне нельзя слишком далеко отходить от холодильника с глюкозой. Поэтому я сменила профессию и стала учительницей. Работала в школе, обучая детей разным полезным вещам: английскому, ручному труду и географии. Всегда старалась полностью завладеть их вниманием, сделать так, чтобы они запоминали важную информацию не потому, что боятся получить двойку, а потому, что им действительно это необходимо.
Мне это было очень приятно. Дети всегда привлекали меня больше, чем взрослые, потому что я и сама немного инфантильна. В этом нет ничего плохого. Хорошо, по крайней мере, что я это осознаю. Дети гибкие и податливые, откровенные и нетребовательны. Они не ведут пустых разговоров, small-talks, на которые любой взрослый может спустить всю свою жизнь. К сожалению, чем старше они становятся, тем больше подчиняются власти разума, превращаются, как сказал бы Блейк, в жителей Ульро, [5] и не так легко указать им нужный путь. Поэтому меня радовали только маленькие дети. Старшие, которым, скажем, исполнилось десять, были еще противнее, чем взрослые. В этом возрасте дети теряют свою индивидуальность. Я видела, как они закостеневали, неизбежно достигая возраста созревания, и это приводило к тому, что эти дети постепенно попадали в зависимость от того, чтобы быть такими, как другие. Редко у кого еще продолжалась какая-то внутренняя борьба, соревнования по этой новой форме, однако в конечном итоге и они подвергались изменению, почти все. Тогда я никогда не пыталась их сопровождать - это означало стать свидетелем Падения, уже не впервые. Чаще всего я учила детей младше этого возраста, максимум до пятого класса.
Наконец меня выпроводили на пенсию. Я считаю, что рано. Трудно это понять, потому что я хорошо работала и опыт имела немалый, и не имела никаких проблем, разве что кроме моей Болезни, которая проявлялась лишь изредка. Я поехала в отдел образования и там подала соответствующее заявление, документы и просьбу, чтобы мне разрешили дальше работать. К сожалению, ничего не получилось. Это были плохие времена - реформы, реорганизация системы, изменения программ и массовая безработица.
После я искала работы в соседней школе, и еще одной, на полставки и на четверть, почасовую, взялась бы и за поминутную, если бы мне только разрешили, и везде чувствовала, что за мной стоит толпа других, помладше, я слышала, как они дышат мне в затылок, нетерпеливо переминаясь на месте, хотя это работа неблагодарная и низкооплачиваемая.
Только здесь мне удалось. Когда я уже уехала из города, купила этот домик и начала выполнять обязанности сторожа близлежащих домов, ко мне через горы добралась запыхавшаяся молоденькая директор школы. Она, мол, знает, что я учительница. Меня очень тронуло, что эта дама употребила настоящее время, потому что учитель - это состояние духа, независимо от места работы. Она предложила мне несколько часов английского в школе, с детьми, именно с такими, как я люблю. Поэтому я согласилась и раз в неделю начала обучать детей английскому. Семи- и восьмилетки, которые еще относятся к учебе с большим рвением, но и так же быстро начинают скучать. Директор хотела, чтобы я вела еще и уроки музыки - видимо, слышала, как мы пели «Amazing Grace», но это уже было тяжеловато для меня. Мало того, что каждую среду я спускаюсь вниз, в село, в чистом костюме, вынужденная делать прическу и легкий макияж, тогда я подкрашиваю зеленым карандашом веки и припудривают лицо. Все это требует от меня много времени и терпения. Я могла бы еще взять физкультуру, я высокая и сильная. Когда-то занималась спортом. Где-то в городе еще хранятся мои медали. И как раз на этот предмет у меня не было никаких шансов, учитывая мой возраст.
Должна сказать, что сейчас, зимой, мне нелегко туда добираться. В такой день надо встать раньше обычного, когда еще темно, подбросить дров в печь, очистить от снега Самурая, а иногда, если он стоит дальше, у дороги, добрести до него по сугробам, а это удовольствие ниже среднего. Зимние утра сделаны из стали, у них металлический привкус и острые края. В среду в семь утра, в январе, заметно, что мир не был создан для человека, и уж точно не для того, чтобы ему было удобно и приятно.
* * *
К сожалению, ни Дизь, ни кто-либо из моих друзей не разделяет моей страсти к астрологии, поэтому я стараюсь об этом не распространяться. Меня и так считают чудачкой. Признаюсь только тогда, когда мне нужно узнать о дате и месте чьего-нибудь рождения, ну, как в случае с Комендантом. С этой целью я опросила едва ли не всех людей на Плоскогорье и половину в городе. Сообщая день своего рождения, люди, собственно, называют мне свое настоящее имя, показывают небесный штемпель и таким образом открывают передо мной собственное прошлое и будущее. Однако многие люди никогда не будут иметь возможности об этом спросить.
Получить дату относительно нетрудно. Достаточно паспорта, любого другого документа, иногда ее можно при случае разыскать в Интернете. Дизь имеет доступ к различным реестров и таблиц, но я здесь об этом не рассказывать. Но время, речь идет о рождении! Его не записывают в документах, а именно оно и является настоящим ключом к Человеку. Гороскоп без подробного времени немного стоит - мы знаем ЧТО, однако не знаем КАК и ГДЕ.
Дизю, который неодобрительно относится к моей страсти, я всегда объясняла, что когда-то давно Астрология была тем же, чем сейчас является социобиология. Тогда он, по крайней мере, казался более заинтересованным. Нечего возмущаться таким сравнением. Астролог верит, что на личность человека влияют небесные тела, социобиолог - что все происходит из-за таинственного взаимодействия молекулярных тел. Разница в масштабах. Оба не знают, в чем заключается это влияние, и как оно осуществляется. Собственно говоря, они говорят об одном и том же, просто используют разные единицы измерения. Иногда меня и саму поражает это сходство и то, как я люблю Астрологию и не имею ни крошки уважения к социобиологии.
В гороскопе дата рождения определяет и дату смерти. Это понятно - тот, кто родился, должен умереть. Немало мест в Гороскопе указывает нам на время и вид смерти, надо уметь их увидеть и связать между собой. Например, проверить транзитные аспекты Сатурна к хилегу и то, что происходит в восьмом доме. Еще раз поинтересоваться, какое отношение ко всему этому имеют светила.
Все это сложно и здесь заскучает каждый, кто в этом не разбирается. «Да если присмотреться внимательно, - говорила я Дизю, - если связать между собой различные факты, окажется, что совпадение событий здесь, внизу, с расположением планет там, наверху, совершенно очевидно». Меня это всегда очень волнует. И это волнение следует из понимания. Поэтому Дизь ему не поддается.
Защищая Астрологию, я часто вынуждена использовать ненавистные статистические аргументы, которые всегда обращаются к юным умам. Молодые люди абсолютно некритично и почти благоговейно относятся к статистике. Достаточно подать им что-то в процентах или предложить как вероятность, и они уже принимают это за чистую монету. Поэтому я ссылалась на Гокелена и на «эффект Марса» - явление, которое может показаться странным, но его подтверждает статистика. Гокелен доказал, что в гороскопе спортсменов Марс, который является планетой силы, состязательности и тому подобного, статистически чаще занимает определенное место, чем в гороскопе не-спортсменов.
Дизь, конечно, пренебрегал таким доказательством, и всеми другими,которые ему казались неудобными. Даже когда я рассказывала ему о многочисленных примерах осуществления предсказаний. Например, о Гитлере, которому личный Астролог Гиммлера, Вильгельм Вольф, предсказал «eine Grasse Gefahr fur Hitler am 20.07.44», то есть большую опасность для Гитлера в тот день, а известно, что это был день покушения в Вольфшанце. После тот же мрачный Астролог невозмутимо предсказал «dass Hitler noch vor dem 7.05.45 eines geheimnissvollen Todes sterben werde», то есть, что он умрет таинственной смертью до 7 мая.
- Невероятно, - отзывался Дизь. - Разве такое возможно? - спрашивал он сам себя, однако сразу обо всем забывал, и его недоверие вспыхивало снова.
Я пыталась его убедить другими способами, демонстрируя безупречное взаимодействие того, что внизу с тем, что на небе.
- Посмотри, например, внимательно - лето 1980, Юпитер в конъюнкции с Сатурном в Весах. Мощная конъюнкция. Юпитер представляет Власть, Сатурн - рабочих. Кроме того, у Валенсы еще и Солнце в Весах. Видишь?
Дизье с недоверием качал головой.
- А Полиция? Что на небе представляет Полицию? - спросил он.
- Плутон. Он также отвечает за спецслужбы и мафию.
- Да, ага ... - повторял он недоверчиво, но я видела, что парень имеет добрые намерения и очень старается.
- Смотри дальше, - продолжала я и показывала расположение планет. - Сатурн в Скорпионе находился в 1953 году - смерть Сталина и оттепель; 1952-1956 - тоталитаризм, война в Корее, тогда же изобрели водородную бомбу. 1953 был самым тяжелым для польской экономики. Смотри, именно тогда Сатурн восходил в Скорпионе. Разве это не удивительно?
Дизь ерзал на стуле.
- Ну ладно, смотри сюда, - Нептун в Весах - хаос, Уран в Раковые - народ восстает, ликвидация колониального режима. Когда Уран входил в созвездие Льва, взорвалась французская революция, произошло январское восстание и родился Ленин. Не забывай, что Уран в Льве всегда представляет революционную власть.
Я видела, что его это утомляет.
Нет, не было возможности убедить Дизя изменить отношение к астрологии. И пусть.
Оставаясь же одна, я раскладывала на кухне мои экспериментальные Орудия и радовалась, что могу исследовать эти необычные зависимости.
Сначала я проанализировала Гороскоп Большой Ступни и сразу после этого - Комендантов.
Если говорить в общих чертах, на склонность человека к несчастным случаям указывают: Асцендент, его управитель и планеты, находящиеся на Асценденте. На естественную смерть указывает управитель восьмого дома. Если он окажется в первом доме, это означает, что смерть произойдет по собственной вине. Например, из-за невнимания. Если сигнификатор связан с третьим домом, человек будет осознавать причину собственной смерти. Если же не связан - жертва даже не поймет, где произошла роковая ошибка. Во втором доме - смерть наступит из-за имущества и денег. В таких обстоятельствах на Человека могут напасть, чтобы ограбить и убить. Третий дом характерен для дорожных происшествий и катастроф. В четвертом - смерть из-за земельной собственности или по вине семьи, особенно отца. В пятом - из-за детей, чрезмерные удовольствия или во время занятий спортом. В шестом доме - мы сами виноваты в собственных болезнях, по неосторожности или из-за переработки. Когда обладатель восьмого дома находится в седьмом, то смерть повлечет супружеской партнер; это может быть поединок, отчаяние из-за измены. И так далее.
В гороскопе Коменданта в восьмом доме (угроза жизни, дом смерти) находится Солнце, тело, которое символизирует жизнь, но, кроме того, и властное положение. Оно находится в квадратуре - невероятно сложном аспекте - к Марсу (насилие, агрессия) в двенадцатом доме (Убийство, покушение, тайное убийство) в Скорпионе (смерть, убийство, грех). Управитель Скорпиона - Плутон, следовательно, власть может быть связана с такими структурами, как полиция, гм, или мафия. Плутон находится в конъюнкции с Солнцем во Льве. Все это, на мой взгляд, свидетельствует о том, что Комендант был очень непростой и таинственной персоной, впутанной в различные грязные сделки. Что он мог быть жестоким и беспощадным, а его должность обеспечивала очевидные выгоды. Вполне вероятно, что кроме официальной работы, в полиции, он занимал видное положение в других местах, в чем-то тайном и зловещем.
В дополнение, управитель Асцендента находится в Овне, который руководит головой, поэтому насилие (Марс) касается его головы; это причина смерти - удар по голове. И еще я вспомнила, что Сатурн в животном знаке - Овен, Телец, Лев, Стрелец и Козерог - предвещает опасность для жизни со стороны дикого или агрессивного Животного.
- В «Аду» Данте говорит устами Вергилия, что у астрологов были устрашающе свернуты шеи, - заметил Дизь в заключение моих размышлений.
* * *
- Шевелись, брат, не позорь меня, - сказала я Самураю, но он только фыркнул что-то в ответ, но сразу и удивил. Это некий вид лояльности. Когда живешь вместе столько времени и ожидаешь взаимной поддержки, рождается нечто похожее на дружбу. Я знаю, что он уже в почтенном возрасте, и с каждым годом ему все труднее передвигаться. Так же, как и мне. Знаю и то, что забросила его, и эта зима сильно на нем отразилась. Как и на мне. Я держу в багажнике все на случай какой-нибудь Катастрофы. Лопату и веревки, электропилу, канистру с бензином, минеральную воду и пачку крекеров, которые, видимо, уже отсырели, я вожу их там с осени. Есть еще фонарик (вот, где он!), Аптечка, запасное колесо и оранжевый туристический холодильник. Здесь у меня еще второй баллончик со слезоточивым газом- на случай, если на меня кто-то нападет дорогой, хотя это и маловероятно.
Мы ехали Плоскогорьем в сторону села, лугами и прекрасными пустошами. Едва пробивалась робкая зелень. Из земли торчали листочки молодой крапивы, маленькие и еще слабые. Трудно представить, что за два месяца они будут торчать - чопорные, надменные и опасные, с пушистыми зелеными кистями, полными семян. У самой земли у дороги видны миниатюрные личики маргариток - мне всегда казалось, что они молча наблюдают за каждым, кто проезжает мимо, и строго нас оценивают. Армия гномиков.
Я припарковалась возле школы и к машине сразу подбежали мои малолетние ученики - их всегда восхищала Волчья голова, наклеенная на переднюю дверь Самурая. Потом они провели меня в класс, щебеча и неутомимо болтая друг с другом и дергая за рукава свитера.
- Good Morning, - сказала я.
- Good Morning, - ответили дети.
Была среда, и мы начали свой привычный ритуал. К сожалению, половина класса снова отсутствовала, мальчиков забрали из предыдущего урока для каких-то приготовлений к первому причастию. Пришлось снова повторять пройденный материал. На следующем уроке я учила детей словам, связанным с природой, поэтому немного намусорила и после урока меня отругала техничка.
- После вас всегда в классе, как в свинарнике. Это школа, а не детский сад. Зачем вам эти грязные камни и водоросли?
В этой школе она была единственным человеком, которого я боялась, а ее скрипучий, полный упрека голос, раздражал меня. Уроки очень утомляли, даже физически. Я нехотя поплелась по магазинам и на почту. Купила хлеба, картофеля и кучу других овощей. Позволила себе приобрести такую роскошь, как камбозола, чтобы хотя этим любимым сыром улучшить себе настроение. Иногда я покупаю себе различные журналы и газеты, но обычно чтение их вызывает у меня непонятное чувство вины. Что я чего-то не сделала, о чем-то забыла, не могу справиться с задачами, не успеваю сделать что-то важное и отстаю от остальных. Газеты, несомненно, правы. Но если внимательно понаблюдать за суетой на улице, приходит в голову, что у кучи других людей те же проблемы и они чего-то в жизни не сделали.
В город первые слабые проявления весны еще не дошли, видимо, она хозяйничала на окраинах, в дачных садах, у ручьев, как когда-то враждебные армии. На мостовой еще с зимы остались кучи песка, которым посыпали скользкие тротуары. Сейчас, на Солнце, он поднимался пылью и запорашивал только вынутые из шкафов весенние туфли. Городские клумбы выглядели вялыми. Газоны были загажены собачьим калом. По улицам сновали посеревшие люди с прищуренными глазами. Они казались потрясенными. Выстраивались в очереди к банкоматам, чтобы снять двадцать злотых, которых должно хватить на сегодняшний набор продуктов. Спешили в поликлинику, потому что у них был талончик на 13.35, или направлялись на кладбище, чтобы поменять зимние пластмассовые цветы на живые весенние нарциссы.
Я была до глубины души поражена этим человеческим муравейником. Иногда меня окутывает такое волнение, думаю, что это связано с моей Болезнью; мой иммунитет слабеет. Я остановилась на наклонном рынке и меня охватило мощное чувство общности с прохожими. Каждый был братом и каждая - сестрой. Мы были такими похожими друг на друга. Хрупкие, беззащитные, нас так легко было уничтожить. Мы доверчиво суетились под небом, от которого приходилось ждать ничего хорошего.
Весна - это лишь короткая передышка, за которой наступают мощные войска смерти; они уже осаждают городские стены. Мы живем в осаде. Если присмотреться вблизи к каждому моменту, можно задохнуться от ужаса. В наших телах неудержимо прогрессирует разложение, вскоре мы заболеем и умрем. Нас покинут наши любимые, память о них развеется в темноте; не останется ничего. Только немного одежды в шкафу, кто-то на фотографии, кого иногда уже и не узнаешь. Потускнеют ценные воспоминания. Все исчезнет, будет поглощено тьмой.
Я увидела на скамейке беременную девушку, которая читала газету, и вдруг подумала о том, что любое неведение является блаженным. Как можно знать все это, и решиться иметь детей?
Мои глаза снова начали слезиться; я смутилась, мне стало действительно неудобно. Не могла остановить слезы. Хоть бы Али-то с этим сделал.
Магазин Благой Вести находился на боковой улочке у рынка, войти туда можно было только пройдя через паркинг, что не слишком нравилось потенциальным клиентам секонд-хенда.
Впервые я заглянула сюда в прошлом году, поздней осенью. Я замерзла и проголодалась. Влажные ноябрьские сумерки нависали над городом, и люди стремились к чему-то светлому и теплому.
От порога внутрь вели коврики, чистенькие, красочные, они разбегались между вешалками, на которых одежда была не рассортирована по цветам и оттенкам; пахло ароматическими свечами и было тепло, почти жарко, потому что под окнами установлены большие батареи. Когда-то здесь был швейный кооператив инвалидов, о чем свидетельствовала заметная до сих пор надпись на стене. Огромный вазон в углу, разросшийся комнатный виноград, явно был слишком большим для квартиры бывшего владельца. Сейчас его вьющиеся побеги тянутся по стенам к витрине. Все здесь напоминало кафе времен социализма, химчистку и прокат карнавальных костюмов. А посреди всего этого находилась Благая Весть.
Именно так я ее назвала. Имя для девушки пришло само, именно триумфально пришло в голову. С первого взгляда. Триумфально - замечательно мощное слово; используя его, собственно говоря, не надо больше ничего объяснять.
- Я бы хотела теплую куртку, - робко сказала я, а девушка посмотрела на меня умным взглядом, сверкнув карими глазами. Приветливо кивнула головой.
Поэтому немного помолчав, я продолжала:
- Чтобы она меня грела и защищала от дождя. Чтобы не была похожа на другие куртки - серые или черные, которые легко перепутать где-нибудь в гардеробе. Чтобы были карманы, много карманов, куда можно положить ключи, лакомства для Собак, мобилку, паспорт, тогда мне не надо носить сумку, которая только мешает.
Я сказала это, осознавая, что этой просьбой отдаю себя в ее руки.
- Кажется, у меня для вас кое-что есть, - сказала Благая Весть и мы пошли вглубь этого длинного, как кишка, помещения.
В самом конце стояла круглая вешалка, на которой висели куртки.
Девушка, не задумываясь, протянула руку и вытащила одну из них, хорошую, пуховую, карминного цвета.
- Что скажете? - в ее глазах отражались большие стекла светлых окон, взгляд вспыхнул прекрасным, чистым светом.
Да, куртка была именно на меня. Я чувствовала, как Животное, которому вернули содранную кожу. В кармане нашла крошечную раковину и решила, что это маленький подарок от предыдущей владелицы. Некое пожелание: чтобы хорошо носилась.
В этом магазине я купила еще и перчатки, две пары. Затем собиралась пошарить в корзине с шапками и тогда увидела, что там лежал большой черный Кот. А рядом, на шарфах - еще один, такой же, только больше. Я мысленно назвала этих Кошек Шапкой и Шарфиком, хотя потом с трудом их различала. Черные Коты Благой Вести.
Эта маленькая милая продавщица с китайской внешностью (на голове у нее была шапка из искусственного меха) заварила мне чаю и подвинула стул к печке, чтобы я могла согреться.
Так началось наше знакомство.
Когда смотришь на некоторых людей, горло сжимается, а глаза наполняются слезами умиления. Они похожи на существ, наделенных более полной памятью о нашей прежней невинности и не разрушенных до основания Падением. Этакая прихоть природы. Может, это чьи-то посланники, как те слуги, что ищут потерявшегося принца, который не помнит о своем происхождении, показывают ему наряд, который он носил когда-то у себя на родине, и напоминают о возвращении домой.
Она тоже страдала от своей болезни. Очень редкой и странной. Не было волос. И бровей, и ресниц тоже. Никогда. Такой родилась. Гены или Астрология. Я, конечно, убеждена, что это Астрология. Да, конечно, я проверила это потом в ее гороскопе: ущербной Марс возле Асцендента, со стороны двенадцатого дома и в оппозиции к Сатурну в шестом (такой Марс вызывает также скрытные и немотивированные поступки).
Поэтому она рисовала себе красивые брови карандашом, а на веках - крошечные черточки, которые должны были напоминать ресницы; видимость была безупречная. На голове она всегда носила тюрбаны, шапки, порой даже парики, или наматывала платок.
Летом я удивленно смотрела на ее руки, полностью лишенные маленьких светлых или темноватых волосков, которые есть у всех нас.
Часто я задумываюсь, почему нам нравятся те, а не иные люди. И насчет этого у меня тоже есть своя теория. Существует определенная идеальная гармоничная форма, в которой инстинктивно стремится наше собственное тело. Мы выбираем в других те черты, которые могли бы дополнить этот идеал. Цель эволюции чисто эстетическая, речь не идет о каком-либо приспособлении. Эволюция стремится к красоте, постижению совершенной гармонии любой формы.
Только наблюдая за этой девушкой, я заметила, каким, собственно говоря, гадким является наш волосяной покров - эти брови посреди лба, ресницы, щетина на голове, подмышки и лобок. Зачем нам эти причудливые стигматы? Думаю, в раю мы все были бы лишены волос. Голые и гладкие.
Она рассказала, что родилась в селе под Клодзком, в очень большой семье. Отец пил и рано умер. Мать серьезно болела. У нее была депрессия и она умерла в больнице, отупевшая от лекарств. Благая Весть справлялась, как умела. На отлично сдала выпускные, но учиться дальше не пошла, потому что не было денег, а ко всему еще и заботилась о меньших братьев и сестер. Решила заработать на обучение, но не могла найти работу. Наконец ее взяла к себе владелица сети секонд-хенда, но плата оказалась настолько мизерной, что Благая Весть трудом сводила концы с концами, и обучение откладывалось ежегодно все дальше. Когда в магазине никого не было, девушка читала. Я знала ее книги, потому что она ставила их на полку и давала почитать посетителям секонда. Мрачные ужасы, готические романы в потрепанных обложках, на которых были нарисованы Летучая мышь. Монах-извращенец, отделенная от тела рука, которая терзает людей, гробы, вымытые наводнением с кладбища. Очевидно такое чтиво убеждало ее, что мы живем в худшем из миров, и это наполняло ее оптимизмом.
Слушая рассказы Благой Вести о ее жизни, я начала уже мысленно задавать все эти вопросы, которые начинаются словами «почему ты не ...», далее следует описание того, что, по нашему мнению, следует в такой ситуации сделать. Я уже собралась произнести это наглое «почему», но вовремя прикусила язык.
Именно так это происходит в глянцевых журналах, и я на мгновение возжаждала стать похожей на них: рассказывать, чего мы не сделали, где поступили не так, как следует, что запустили, чтобы наконец натравить нас самих на себя, чтобы мы почувствовали к себе отвращение.
Я ничего не сказала. Жизненные истории - это не повод для дискуссий. Их надо выслушать и отблагодарить тем же самым. Поэтому я тоже рассказала Благой Вести о своей жизни и пригласила ее домой, чтобы познакомить с Девочками. Так и вышло.
Я обратилась по ее делу к местным властям, и узнала, что для таких людей, как Благая Весть, не предусмотрено финансовой поддержки. Нет никаких стипендий. Чиновница посоветовала мне взять в банке кредит. Его выплачивают, закончив обучение и начав работать. Существуют бесплатные компьютерные, портновские и флористические курсы. К сожалению, только для безработных. Поэтому девушке пришлось бы уволиться, чтобы иметь возможность на них ходить.
Я пошла в банк, где мне дали кучу бумаг, которые следует заполнить. Но одно было важным - Благая Весть должна поступить в университет. И я знала, что она, наконец, добьется своего.
Приятно сидеть в лавке Благой Вести. Это самый уютный уголок в городе. Сюда заходят матери с детьми и пенсионерки по дороге к дешевой столовой. Заглядывают охранник с парковки и окоченевшие продавщицы с близлежащего рынка. Все получают горячий чай или кофе. Можно было бы сказать, что Благая Весть устроила здесь кафе.
Сегодня я должна была подождать ее, пока она не закроет свою лавку, а затем отправиться с Дизем в Чехию, чтобы посетить книжный магазин, где продается Блейк. Благая Весть складывала какие-то шарфики. Она была малоразговорчива, а когда что-то и говорила, то тихонько, и надо было слушать ее очень внимательно. Покупатели все еще рыскали между вешалок в поисках обновок. Я удобно устроилась на стуле и блаженно закрыла глаза.
- А вы слышали, что в лесах на Плоскогорье, где-то там у вас, появились лисы? Белые и пушистые.
Я замерла. Где-то у меня? Открыла глаза и увидела Господина с Пуделем.
- Кажется, тот богатей, с таким еще забавным прозвищем, выпустил их со своей фермы, - рассказывал он, стоя передо мной с несколькими парами брюк, переброшенными через плечо. Его Пудель посмотрел на меня, улыбаясь по-собачьи, пожалуй, узнал.
- Нутряк? - спросила я.
- Именно он, - подтвердил Господин, а потом обратился к девушке: «Вы не могли бы найти мне штаны на восемьдесят сантиметров в поясе?».
- Никак не найдут этого Нутряка. Исчез. Исчез бесследно. Как иголка в стоге сена, - продолжал пожилой Мужчина. - Кажется, он сбежал со своей любовницей куда-то в теплые края. А что, он богат, то ему легко спрятаться. Говорят, он был замешан в каких-то махинациях.
Лысый молодой человек, который спрашивал о спортивном костюме фирмы «Найк» или «Пума», а сейчас искал что-то на вешалках, сказал, почти не открывая рта:
- Никакие это не махинации, а мафия. Завозили контрабандные меха из России, а приходили они будто с его фермы. Не рассчитался с российской мафией, испугался и смылся.
Этот разговор меня обеспокоил. Становилось страшно.
- Это Пес или Сучка, ваш Пудель? - вежливо спросила я пожилого Господина, отчаянно пытаясь направить разговор в другое русло.
- А мой Максик? Пес, конечно. Парень еще, - засмеялся тот. Но его явно больше интересовали местные сплетни, потому что он обратился к лысому и продолжал:
- У него было огромное имущество. Отель на выезде из Клодзка. Продуктовые магазины. Звероферма. Бойня и мясоперерабатывающий цех. Конюшни. А сколько еще всего, записанного на жену!
- Пожалуйста, вот вам на восемьдесят сантиметров, - я протянула ему довольно приличные серые штаны.
Он тщательно осматривал их, нацепив очки, читал инструкцию стирки.
- Действительно, красивые, я их возьму. Знаете, я люблю подогнанные вещи, облегающие. Это подчеркивает фигуру.
- Вот видите, какие люди разные. А я всегда покупаю все, что мне велико. Это дает ощущение свободы, - ответила я.
Дизь принес хорошую новость. Местный еженедельник «Клодзкий край» предложил ему опубликовать в рубрике «Поэзия» переводы Блейка. Он был взволнован и смущен одновременно. Мы ехали практически по пустынному шоссе в направлении границы.
- Мне хотелось сначала перевести его «Письма», и только потом вернуться к поэзии. И когда они заказывают поэзию ... Боже мой, что я им могу предложить? Что дать для начала?
По правде говоря, я уже не могла сосредоточиться на Блейке. Заметила, что мы проехали мимо будки пограничника и въехали в Чехию. Дорога здесь была лучше, и Дизева машина перестала дребезжать.
- Дизь, это правда о тех лисах? - спросила его Благая Весть, которая сидела на заднем сиденье. - Что они сбежали с фермы и бродят по лесу.
Дизь поддакнул.
- Это случилось несколько дней назад. Сначала в полиции думали, что Нутряк перед побегом продал кому-то всех животных. А похоже, что он их выпустил. Удивительно, правда?
- А его разыскивают? - спросила я.
Дизь ответил, что никто не заявлял о его исчезновении, поэтому нет основания его искать.
Жена не заявляет, дети не заявляют. Может, он устроил себе отпуск. Женщина утверждала, что с ним такое случалось. Исчезал на неделю, потом звонил с Гаити. Пока его не разыскивают банки, нет причины беспокоиться.
- Человек свободен и может делать с собственной жизнью все, что угодно, пока его не начнут разыскивать банки, - заявил Дизь убедительным тоном. Думаю, из него был бы отличный полицейский пресс-секретарь.
Дизь также рассказал, что Полиция догадывается, откуда те деньги, что были у Коменданта за поясом брюк. Это взятка. Полиция установила, что Комендант возвращался от Нутряка. У Полиции кучу времени занимает установка абсолютно очевидных фактов.
- И еще одно, - добавил он напоследок. - На орудии, которым вероятно был убит Комендант, были следы крови животного.
Мы вбежали в магазин в последнюю минуту перед закрытием. Седенький Гонза подал Дизю две заказанные книги, и я увидела, как щеки парня вспыхнули. Он взглянул, счастливый, на Благую Весть и на меня, а потом протянул руки, словно хотел обнять Гонзу. Это были солидные старые издания семидесятых годов, с подробными комментариями. Таких сейчас не достанешь. Мы возвращались в приподнятом настроении, и никто больше не вспоминал о мрачных событиях.
Дизь одолжил мне на несколько дней «Избранные письма», и только вернувшись домой, я подкинула дров в печь, заварила крепкий чай и начала читать.
Мне особенно понравился один отрывок, перевод которого я себе немедленно записала на бумажной сумке.
«Я уверен, что мой Организм находится в хорошем состоянии, - писал Блейк, - но имеет немало Недугов, о которых, кроме меня, никто не догадывается. В молодости немало мест вызвали у меня Болезнь — на следующий День, иногда через два, три дня возникали те же Симптомы, та же самая Боль в Желудке. Сэр Фрэнсис Бэкон, конечно, говорил о необходимости дисциплины, которой следует придерживаться в Горных краях. Сэр Фрэнсис Бэкон — лжец. Никакие упражнения не способны изменить человека, даже в малейшей степени, а такую дисциплину я называю тщеславием и глупостью».
Это меня очень взволновало. Я читала и не могла остановиться. И кажется, произошло то, чего желал бы для себя любой Автор - все прочитанное просочилось к моим снов - и целую Ночь я видела видения.
@темы:
перевод,
Токарчук